Татьяна Богатырева - Весенние соблазны

— Э, вы меня вообще слышите?

— Вряд ли вышесказанное вами нужно заносить в протокол, а речи не для протокола меня не касаются, — вынырнув из собственной памяти, хладнокровно отозвалась я. — Что ж, я вам рассказала, что знаю, теперь закончим с вами. Если вы выговорились, продолжим, не возражаете?

— Пренеприятнейший тип, — буркнула я, покидая особняк час спустя.

— Как и двенадцать предыдущих, — весело подтвердил Коля. — Молодец Соловушка, ничего не скажешь… Есть идеи?

— Поеду просматривать кассеты, — я посмотрела на пакет в руке. — Сомневаюсь, что поможет, но вдруг?

— Ничего, может, в следующий раз… И на старуху бывает проруха.

— Да, и проверим общих знакомых нового пострадавшего и Бориса Алексеева. Два обокраденных приятеля… Личные мотивы? Это может быть зацепкой.

— Может, — Коля галантно распахнул передо мной дверцу машины. — Садись, подвезу до дома.

— Спасибо, — ещё раз поблагодарила я, покидая авто у родного подъезда.

— Всегда пожалуйста. Лёшке привет! Когда там ближайший концерт?

— Он на гастроли в Англию уезжает на следующей неделе. А через месяц в Доме Музыки играет, хочешь, приходи.

— При организованной контрамарочке — почему бы не прийти? — подмигнул коллега. — Тем более что Машка от муженька твоего без ума. Гляди, конкурентка подрастает!

— Ага. Красивая она у тебя, — искренне ответила я. — К тому же музыкант, в отличие от некоторых.

— Соседи уже воют. А я не спешу их расстраивать, что мы ещё школу не кончили и в консерваторию собираемся, — хохотнул Коля. — Удачи! Поехал со своим разбираться…

И, махнув рукой в кожаной перчатке, укатил, перед въездом в арочную подворотню огласив двор прощальными гудками. Покачав головой — как дитё малое! — я достала ключ, выслушала комариный писк домофона и шагнула в подъезд.

— Есть кто дома? — крикнула с порога в тихий тёмный коридор.

— Куда денемся, — откликнулись из комнаты. — Сейчас, добью тут одного…

— Опять шахматы? — скинув сапожки, я босиком прошла внутрь — плитка с подогревом для озябших ног была как нельзя кстати. — И как дела?

— Шах и мат, — зевнул Лёшка, в этот самый момент совершив финальный клик. — Восемнадцать ходов. Почти «шотландская партия» на острове Святой Елены [2] предсмертная шахматная партия Наполеона Бонапарта. , должен тебе сказать.

— Твой любимый Наполеон?

— Он самый. Противник, конечно, не генерал Бертран, но приятно силён, — он захлопнул крышку ноутбука и крутанулся на стуле, поворачиваясь ко мне. — Ну как?

— Алмаз «Джонкер»… Ювелирная работа, — я взглянула на мужа: он походил на мальчишку, в кои-то веки убравшегося в комнате и теперь пытливо заглядывающего в мамины глаза, надеясь на поощрение. — Ты безупречен, как всегда.

Он не улыбнулся, но глаза его просияли.

Он никогда не рассказывал мне о «делах» заранее: моя реакция должна быть естественной — даже для самой себя.

— В этот раз пришлось повозиться, — небрежно заметил он. — Но ты, судя по всему, мной довольна?

— Ещё бы, — подавив тяжёлый вздох, я взъерошила ему каштановые кудри.

Чутьё никогда меня не обманывало. Его — тоже. Следствие зашло в тупик, и год мы играли в странную игру, кошки-мышки, где оба знают, что другой знает, но не могут и не хотят рушить сложившуюся ситуацию. А потом Алёшенька пришёл ко мне с предложением руки и сердца — и с повинной. Тогда я в первый и в последний раз в жизни увидела чёрный чемодан, где скрипка Амати покоилась по соседству с жемчужным ожерельем Александры Фёдоровны Романовой и подлинником «Букета фиалок» Мане; тогда его послужной список насчитывал всего три блестящих ограбления. Я до сих пор не знаю, где он хранит свои сокровища; он лишь говорит, что меня ни в чём не смогут обвинить и, даст Бог, по истечении срока давности он пристроит их в хорошие руки. А если не он, так кто-нибудь другой.

Ещё он говорит, что всего их будет двадцать четыре. Законченный опус: как каприсы Паганини, как прелюдии Рахманинова и Шопена.

С артистической лёгкостью, так ему свойственной, он протянул мне весы, на одной чаше которых лежала его жизнь, а на другой — смерть; и от одного моего слова зависело, погубить его или помиловать. Он любил меня, он не хотел мне лгать. И он готов был принять от меня, — одной меня, — смертный приговор, будь на то моя воля.

Вор и следователи — вещи несовместные. Враги, осуждённые пребывать по разные стороны черты.

Но всё дело было в том, что стоило мне взглянуть в его глаза, и я поняла, что отныне моя сторона — там, где бьётся его сердце, звучит его голос и спорит с вечностью его скрипка.

Через две недели будет очередной аукцион, и вскоре он — через десятых лиц, естественно — узнает об очередном нечистом на руку богаче, купившемся на престиж, но не имеющем ни малейшего понятия об истинной ценности сокровища, попавшего в его руки: не видящего его красоты, пропитывающей его Истории.

Эх, Лёшка, Лёшка… Соловей мой, разбойник и ночной певец…

— Утешаю себя только тем, — всё-таки произнесла я, — что я всё равно тебя поймала… в каком-то смысле.

— Ещё бы! Оковы обручального колечка куда прочнее тюремных наручников, чтобы ты знала. В старину так точно были, а нам стоит брать пример с наших славных предков, — он поймал мою руку. Поцеловал вначале её, а потом кольцо с крупным бриллиантом на безымянном пальце. — Не помнишь, на чём мы остановились утром?

— Папагено, — мигом приуныла я.

Склонив голову набок, какое-то время он созерцал моё лицо. Потом улыбнулся — мягкой улыбкой кота, запертого на ночь в молочной лавке.

— И это тоже, — согласился он, подхватывая меня на руки. — Но чтобы иметь возможность принести тебе кофе в постель, сначала надо тебя туда уложить.

Изнурительный день, полный бесконечных тревог, закончился в душе. Я повесила на крючок халат, положила на деревянную скамеечку сумочку с бельем и косметикой, завернулась в полотенце и на цыпочках вбежала в пустой гулкий зал с душевыми ячейками.

Я не слышала скрипа открываемой двери, но успела почувствовать, как холодок сквозняка метнулся мне в ноги, а затем мою талию обхватили сильные руки, и теплое дыхание коснулось моего уха:

— Ты должна мне, — сообщил Арсений и переместил свои ладони до моих подмышек, от чего сердце моментально ухнуло с места в галоп.

— Должна? — я стукнула его по рукам и оглянулась. — Тебе?

— А кому же еще? — он позволил мне развернуться в кольце своих рук и хитро блеснул глазами, втянув нижнюю губу и прижав ее зубами. — Я же делился с тобой водой в мужской день.

Я смутилась, потому что вспомнила о том, как мы столкнулись с ним здесь в самом начале нашего знакомства. О жарком взгляде, о каплях воды, стекающих по смуглой коже, о губах, нетерпеливо дрожащих на расстоянии, слишком далеком для поцелуя…