Олег Бондарь - Врата в преисподнюю

Но напиток все же выпил. И почувствовал себя лучше. Не совсем хорошо, конечно. Я по-прежнему оставался жалкой развалиной, только теперь уже развалиной, способной на какие-то действия…

Я полулежал на откинутом сидении ее "Джипа". Салон освещался маленькой неяркой лампочкой, а вокруг, за ее пределами, все тонуло в сплошном мраке.

— Где мы?

— Потом… — снова резко отмахнулась Татьяна и, убедившись, что со мной все в порядке, устроилась за рулем и завела двигатель.

Я поднял кресло и уставился в лобовое стекло.

Огни дальнего света вырывали у темноты неровную брусчатку с редкими кустиками растительности на обочине. Вокруг, судя по всему, расстилалась степь. Несмотря на отсутствие явных ориентиров, интуиция подсказывала, что мы находимся где-то между деревней и райцентром.

Татьяна резко двинулась с места. Машина рванулась вперед, резво подпрыгивая на частых ухабах. От неистовой болтанки у меня снова помутилось в глазах.

Открыл их, лишь, когда дико взвизгнули тормоза и я едва не впечатался головой в стекло.

Впереди, метрах в двухстах от нас, задорно помигивал "маячок" на милицейском "УАЗике".

Таня дала задний ход и ловко развернулась на неимоверно узком пятачке.

Теперь мы во всю прыть мчались обратно.

Не долго.

За очередным поворотом свет фар наткнулся на мотоцикл с коляской, возле которого нагло лыбилась физиономия капитана Ященко.

Не снижая скорости, Таня резко свернула на примыкавшую к брусчатке грунтовку и понеслась вдоль длинной лесополосы. Вскоре она закончилась, и на развилке мы увидели светлый силуэт легковушки, в которой я без труда узнал председательскую "Ниву".

"Джип" остановился. Голова девушки упала на руль, тело ее содрогнулось от рыданий.

— Может, прорвемся? Ведь за твоей машиной им не угнаться…

— Бесполезно… — Татьяна вытерла платочком глаза и закурила сигарету. — Они теперь тебя везде достанут… — она снова всхлипнула. — Ну почему? Что же ты наделал, Андрюша… Ведь я же умоляла тебя, чтобы ты сюда не ездил…

Машина председателя оставалась на месте. В ее стекле маячил красный огонек зажженной сигареты. Никто не пытался к нам приблизиться. И от этого становилось еще неуютнее. Не предпринимая активных действий, преследователи словно констатировали: "Вот, мол, вы где, и никуда от нас не денетесь…"

— А если рвануть прямиком через поле? Тогда они нас точно не догонят…

Татьяна сняла с шеи маленький блестящий медальончик, открыла потайную крышечку. Нажала невидимую кнопку, и на матовом экране тотчас зажегся крохотный зеленый огонек. Он мерцал прямо посредине.

— Огонек — это ты, — объяснила Татьяна. — У каждого из них есть такой приборчик. Так что вычислить твое местопребывание — раз плюнуть…

— Но почему? Что я им сделал?

— Скажи лучше, чего ты не сделал. Ты ведь сам, сознательно искал погибель на свою голову. Вот и доигрался… — зло ответила Татьяна. — Говорили тебе, как человеку, сиди дома и не рыпайся. Нет, приключений ему захотелось. Ладно, приехал сюда, так сиди и не чирикай. Зачем полез на Монастырище, зачем уничтожил посылку?

— Ведь никто не видел… — оправдывался я.

— Глупенький… — сменила гнев на милость девушка и нежно погладила меня по голове. — Сторож должен был забрать посылку, и ты рвал ее у него на глазах. Вот тебя и приказали ликвидировать, как очень опасного, представляющего угрозу. Кроме того, что ты многое помнишь, ты еще стал сознательно мешать. Такое не прощается. А в тех кассетах, возможно, было твое помилование. Я, как могла, пыталась убедить, что ты не представляешь вреда. Что же ты наделал, родненький мой… — и она снова заплакала.

Я обнял ее и поцеловал.

Но, внезапно, отпрянул.

— Таня, а почему ты вдруг решила мне помогать? Ты же в их команде…

— А ты не понимаешь, дурачок? Я люблю тебя!

Меня как будто снова по голове треснули. Я даже не знал, радоваться признанию или нет?

В носу защипало, словно от резаного лука, плотный клубок подкатил к горлу.

Моя душа разрывалась на части.

Я ведь тоже безумно любил девушку. Только между нами за последнее время произошло столько всего непонятного, что чувства мои раздваивались. Не находя твердой опоры, они зависли в невесомости, и я просто не знал, как себя вести дальше…

Я не знал, что делать?

Сейчас, когда, наконец-то, появилась определенность, я растерялся. И не потому, что в чем-то сомневался. Мне было неудержимо горько и обидно, что все произошло слишком поздно, когда вернуть уже ничего нельзя…

— И ты все бросила, пожертвовала всем, чтобы меня спасти?

Помимо желания мой голос предательски дрожал.

— Андрюша, я долго думала после нашего с тобой разговора. И пришла к выводу, что можно жить вечно, иметь богатство и карьеру, но при всем этом не быть счастливой…

— Что же нам делать?

Автомобиль председателя бельмом маячил перед глазами, а где-то, пока еще далеко, слышалась приближающаяся трещотка мотоциклетного двигателя.

— Может, у нас получится отыскать маячок и выбросить его? — осенило меня.

— Невозможно, — ответила Татьяна. — Тебя Андрей Павлович чем-нибудь угощал?

— Угощал, — признался я, вспомнив вкус свалившего с ног украинского женьшеня.

— Тогда этот маячок сидит у тебя в крови. Вместе с алкоголем он впитывается в организм…

— Надолго?

— Так же, как и спиртное, на сутки-двое…

Положение складывалось отчаянное, я бы даже сказал — безвыходное.

Мне не хотелось умирать, а сейчас, тем более. Никогда я не дорожил своей жизнью больше, нежели в эти критические минуты.

Мне не хотелось верить в безысходность и предопределенность дальнейшего. Я не хотел ощущать себя загнанным и приговоренным к сковородке кроликом.

— Танечка, ведь они не станут меня ликвидировать при свидетелях?

— Боюсь, что ликвидировать будут уже не только тебя, а и меня тоже. Не позже, как завтра, в Центре узнают о моем предательстве и меня тоже приговорят к смерти. А вообще, — вспомнив о моем вопросе, продолжила Таня, — в идеале все должно выглядеть, как несчастный случай, чтобы никто ни о чем не догадался…

— Значит, находясь среди людей, мы будем в безопасности?

— По идее — да. Но, кто знает. Исполнители часто действуют по собственному усмотрению…

— Терять нам, все равно, нечего. Так что разворачивайся и гони к Илье. Мы будем гулять на свадьбе, и держаться в самой гуще событий. Думаю, пару дней прокантуемся, маячок испарится, а там что-нибудь сообразим…

Необходимость думать уже не только за себя, а взять ответственность за жизнь любимой девушки, пробудила меня к активным действиям.

Я не собирался складывать лапки и сдаваться на милость победителей. Мы еще побрыкаемся, и, кто знает, как оно сложится…