Олег Бондарь - Врата в преисподнюю

Впереди меня ожидала лишь Вечная Тьма…

Откуда же такое безразличие к собственной участи?

Почему я не сопротивляюсь?

С долины нас не было видно, как и мы никого не видели внизу. Мы находились на плоской вершине, отрезанные от всего живого. Вдали медленно протекала река, вокруг нее холмилась успевшая пожелтеть степь.

Все это уже казалось каким-то нереальным. Лишь только глубокое синее небо было близким и почти осязаемым…

— Что же вы застыли, молодые люди? Не пора ли агнцу принять уготованную ему участь? — измывался Андрей Павлович.

Глаза капитана Ященко излучали кровожадный блеск и не обещали ничего хорошего.

Татьяна стояла у жертвенного камня и растерянно озиралась вокруг.

Она еще могла убежать, но, по-моему, даже не мыслила об этом.

Андрей Павлович приблизился ко мне, нагнулся и подхватил лежавшего у моих ног связанного барашка. Легко поднял его и небрежно бросил на влажный от крови камень.

Милиционер стоял рядом с девушкой.

— Держи! — приказал председатель, и я покорно ухватился за голову несчастного животного.

В тот же миг над ним взблеснул остро заточенный клинок. Барашек содрогнулся в моих руках, издал робкий блеющий звук, который тотчас сменился предсмертным хрипом.

Теплая липкая жидкость потекла по моим рукам, после чего кровь из горла животного брызнула фонтаном и заслепила глаза.

Мир вокруг превратился в алое зарево.

На какое-то мгновение я полностью ослеп.

Сильные руки схватили меня за плечи, повалили на спину и я ощутил под собой мокрую шероховатую поверхность жертвенного камня.

И, опять-таки, я даже не пытался сопротивляться.

Все происходило, вроде бы, не со мной. А если даже и со мной, то в каком-то нелепом кошмарном сне, который кажется страшным, лишь пока спишь. И я спал, во всяком случае, внушал себе, что сплю, с непонятным садистским наслаждением ожидая той страшной боли, которая меня разбудит, перечеркнет несуразность происходящего и возвратит все на круги своя…

— Не надо! Не трогайте его! — услышал голос Татьяны и резко мотнул головой, чтобы согнать с глаз красную пелену.

Что-то больно оцарапало шею, и рядом со мной раздался стук железа о камень. Наверное, нож не выдержал удара и сломался, потому что Ященко громко выматерился.

В моих глазах уже немного прояснилось.

Я снова увидел над собой небо. Только оно больше не было голубым и бездонным.

Тяжелая серая туча заслонила солнце. С каждым мгновением она опускалась ниже, окутывая все вокруг белесой мглой. Мне показалось, что в надвигающемся тумане я распознал смутный силуэт таинственного Стража Монастырища. Он был все в том же бесформенном балахоне и подавал какие-то знаки моим мучителям.

— Так ты, значит, вырываться… — хрипел надо мной Ященко, и его тяжелое колено надавило мне на грудь.

Стало тяжело дышать. Из груди вместе с воздухом вырывался только беспомощный хрип.

— Держи девчонку! — внезапно истерически завизжал Андрей Павлович.

Но милиционер был слишком занят. В его занесенной руке снова блестел нож.

Опуститься он так и не успел.

Я ощутил толчок, и тело капитана слетело с меня. Затем еще один толчок и уже я покатился куда-то вниз, больно соприкасаясь с каменными выступами и острыми ветками кустарников.

Потом я услышал громкий крик Татьяны. Так мог кричать только умирающий человек…

В густом тумане уже почти ничего нельзя было разглядеть.

Почти на ощупь я добрался до жертвенника. Увидел неясную склоненную фигуру и опустил ей на голову загодя припасенный булыжник. Тяжело охнув, капитан Ященко медленно опустился на землю.

Теперь очередь Андрея Павловича.

Где же он?

Я беспомощно озирался вокруг, однако, со всех сторон меня обступала матовая, совершенно непрозрачная, стена.

Затем я споткнулся обо что-то мягкое. Наклонился, провел рукой. По длинным волосам узнал Татьяну.

Девушка еще дышала. Из ее груди торчала костяная рукоятка ножа…

— Танечка, дорогая… — слезы душили меня, я не мог ни плакать, ни говорить.

Ее глаза были открыты, и в них отражалась Вселенная.

Я видел мириады маленьких точек-звездочек и громадную пустоту между ними. Звездочки становились все больше и ближе, а пустота затягивала, словно магнит. Снова, как когда-то уже было, я почувствовал, что тело мое начинает рассыпаться на атомы, дабы безвозвратно раствориться в бездонной пропасти. Глубокий зев развернутой спирали уже готов был поглотить меня.

Окончательно и бесповоротно…

— Андрюшенька, миленький…

Голос девушки вынудил меня встрепенуться. Я снова почувствовал себя единым целым, снова смог осознать реальность и увидеть себя стоящим на вершине пирамиды у охладевающего тела любимой девушки.

— Андрюшенька, я люблю тебя…

Из последних сил Татьяна приподнялась на локтях, и наши губы сомкнулись в прощальном поцелуе.

— Мы еще встретимся…

Это были последние слова Татьяны.

Она решительно оттолкнула меня от себя, и я послушно отступил назад.

Над скалой прогрохотал гром, зигзагообразная молния распеленала молочную бледность тумана.

Я увидел, как громадный смерч неистово закружил вокруг жертвенного камня, затягивая в себя Татьяну, капитана Ященко и, невесть откуда взявшегося, Андрея Павловича…

Когда я снова открыл глаза, никакого тумана уже было.

В бездонном небе ярко сияло сентябрьское солнце. На окровавленном жертвенном камне валялась жалкая тушка растерзанного барашка. Рядом с ней, обнявшись, сидели Ященко и Андрей Павлович. Вид у них был, какой-то, пришибленный. Они недоуменно озирались по сторонам, словно не соображали, где находятся…

Мой взгляд остановился на костяной рукоятке складного ножика.

Не вытирая красных пятен, я сложил его и засунул в карман брюк. Это было все, что осталось мне от Татьяны…

Никто не пытался меня остановить. Словно призрак, я миновал толпу гуляющих, никем не замеченный взобрался по крутому склону наверх, к дороге, забрался в Танин "Джип".

На передней панели сиротливо лежал ее брелок-индикатор. Я открыл крышечку. Посредине крохотного экрана ярко пульсировала маленькая зеленая точечка…

Но мне уже было абсолютно все равно.

Без сожаления я забросил брелок подальше в густую траву и завел двигатель…

Весна воскресала с неистовым размахом. Земля благоухала ароматом освободившейся от снежного покрова молодой зелени. Глубокое небо, лишь кое-где замаранное паутинообразными клочками туч, щедро делилось животворящими лучами не по-весеннему жаркого солнца. И даже каменные исполины, проторчавшие здесь несметное количество лет, повидавшие на своем веку столько кошмаров, сияли и искрились еще не полностью испарившимися остатками зимнего савана.