Дмитрий Ахметшин - Ева и головы

— Молитесь, чтобы, когда барон встанет на ноги, он не казнил вас за такое пренебрежение, — мрачно напутствовал он Эдгара и Еву.

Туда же, в сундук, вместе с хозяином отправились: зрительные стёкла, любимая шапка, пара древних фолиантов, кинжал без фамильного герба, зато в кожаных ножнах (хотя, — подумала Ева, — если вдруг в сундук залезет кто-нибудь посторонний, наличие или отсутствие герба не сыграет никакой роли; барона легко опознать по его фирменному носу), сбор ароматных полевых трав — барона, по словам Валдо, «блевать тянуло от изысканных ароматов».

Наконец, городской смрад продвинул их по своему пищеводу в сторону восточных ворот — противоположных тем, в которые они въезжали. Ева напоследок помыла ноги в канаве, Эдгар потратил толику врученных им в дорогу денег на хорошую одежду для себя и для девочки, купил масел и притираний, которые нашли себе место в запасах цирюльника. Задержался у лавки аптекаря, с большой настороженностью принюхиваясь к колбам с маковым молоком.

— Обезболивание плохая штука, — задумчиво поведал он Еве. — Человек способен вытерпеть что угодно. Он должен терпеть. Боль — цена, которую платишь за исцеление. Это диалог между врачевателем и врачуемым. Если не будет ответа на лезвие скальпеля, которое погружается под кожу и вырезает сгнившие ткани, как тогда понять, уяснила душа, что наказание телесное от Господа, или нет? Если не будет боли — все будут ходить к лекарям бездумно.

— Откуда он знает, что мы не выбросим его господина в ближайшую речку? — ковыряя в зубах, спросила Ева. — Сразу же, как только удостоверимся, что Валдо за нами больше не смотрит.

До цирюльника не сразу дошёл смысл вопроса. Он смотрел на спутницу с возрастающим изумлением.

— Кто тебе такое вложил в голову?

— Само как-то пришло… — сказала Ева. — Ведь никто не узнает, если мы поедем своей дорогой.

— Господь узнает, — коротко ответствовал Эдгар, и его уста сомкнулись, будто две каменных плиты. (Склонив голову набок, Ева вслушалась в окружающую среду, ожидая услышать грохот). Однако тут же разомкнулись вновь: — Против него я не пойду.

— Должно быть, Валдо подумал так же, — сказала Ева и принялась смотреть, болтая ногами, как возле швейной мастерской хозяин снимает с клиента-мальчишки мерки. Мальчишка не хочет стоять смирно, а хочет почесать голой ступнёй ссадину на колене. Мама его стоит на углу и судачит с другой женщиной, в руках у неё корзина с крошечными тыквами. — Ты такой простой, Эдгар. Все великаны такие простые? Наверное, простые люди большими созданы для того, чтобы другие боялись играть с ними, как кошка с мышкой. Но тебя, Эдгар, не боятся уже даже рыбы в пруду.

— Зато ты очень маленькая, — без злости ответил цирюльник. Он лениво помахал хлыстом, не имея даже намерения коснуться спины лошади, но та всё равно опасливо вертела ушами.

Дальше ехали молча, молча миновали городские стены. Ева причёсывалась, свесив ноги вниз, в клубы поднимающейся с дороги пыли. В городе она успела избавиться от всех приобретённых за несколько дней в дороге колтунов, и даже рассталась с грязью под носом и на щеках. Серое платье, в котором она уехала из дома, медленно покрывалось пятнами и отметинами, а позади, в кузове, лежало новое, свежее, которое Ева решила приберечь до того момента, пока не настанет время встретиться с другими аристократами. Ведь если ты однажды завёл знакомство с аристократом — то и от остальных уже не отвертишься. За скучными днями путешествия будут и дворцы, и гербы, и замки… хорошо бы их обитатели оказались не такими угрюмыми, как Валдо, и не такими молчаливыми, как его светлость. Эдгар, судя по вдумчивому выражению, пытался осмыслить, что за ним теперь таскается не неказистая скрипучая поделка о двух колёсах, а целый передвижной дом. Его легко тянула одна лошадка, но под этой крышей великан мог уместиться целиком. Ослик просто бежал следом за повозкой, как и прежде, срывал цветы чертополоха и, когда Ева оглядывалась, словно подмигивал девочке. От этого хотелось плакать, и она что есть силы вонзала ногти в ладони.

Стояла прекрасная, правда, ветреная погода. В городских стенах ветер распускал многочисленные свои руки, где-то дул сильнее, но в большинстве своём значительно слабее, а где-то и вовсе два его рукава встречались, перетекая друг в друга и сводя обоюдную силу на нет. Здесь же волю его ничего не стесняло, так что Еве в скором времени пришлось укутаться в одеяло и убрать под импровизированный капюшон волосы, оставив торчать наружу только острый нос. Она достаточно быстро приучилась заботиться о себе, как, заодно, и о цирюльнике. Тот утепляться отказался. Его, как огромную обретшую вдруг страсть к передвижению скалу, ветер предпочитал обтекать.

Больше никто не смел покрикивать на них и требовать прижаться к краю, чтобы пропустить едущих сзади. В дорожном потоке они стали равноправной единицей. Какие-то евреи, меняющие колесо на своей похожей на румяную хлебную буханку повозке, прервали разговор, чтобы хором пожелать доброго дня.

— И вам не хворать, — застенчиво ответил Эдгар.

Великан предложил им помощь, но они отказались.

— Язычники, — пробубнил он, правда, без злости, а, скорее, всё ещё смущаясь. — С чего бы они здороваются с честными христианами?

Свернули на первую попавшуюся просёлочную дорогу, предпочитая оставить многолюдный тракт в стороне. Способностей Эдгара ориентироваться по солнцу хватило, чтобы предположить, что двигаются они в более или менее верном направлении.

По краям дороги росли молодые ёлочки. Когда-то здесь был пожар, и сморщенные, похожие на кутьи прокажённых, пеньки всё ещё высовывались из влажных земляных телес. Торчали ножки грибов — здесь был целый их посёлок, но кто-то не далее как сегодня утром срезал все. Ева принюхивалась — не запахнет ли откуда грибной похлёбкой?

Они отыскали маленькую круглую полянку, обрамлённую ёлками, как будто ожерельем, и Эдгар натянул поводья.

— Я должен отпустить тебя на свободу, — сказал он ослику, снимая с шеи аркан и оглаживая жёсткую, похожую на ковры в доме Валдо, шерсть. — Нам предстоит долгий путь в земли, где чтобы что-то объяснить, нужно прибегнуть к помощи жестов, а обители Христа так редки, что легче нарисовать на песке себе часовню, чем искать её по округе.

Господь мотал головой, влажные ноздри раздувались, выказывая недовольство. Эдгар, должно быть, подумал, что ослик злится, потому что таскается за дилижансом. Нюхать поднимающуюся из-под колёс пыль, вместо того, чтобы самому быть путеводной звёздочкой своим хозяевам — кто здесь не разозлится? Но Ева видела глаза животного, когда оборачивалась, и она была уверена — Господу неприятно слышать слова Эдгара.