Дмитрий Ахметшин - Ева и головы

Странноприимный дом оказался длинным помещением с низким потолком, тюфяками, разложенными прямо на полу, и длинными столами, под которые за ненадобностью были задвинуты деревянные лавки. На тюфяках у дальнего конца зала отдыхали двое, а третий, согнувшись в неудобной позе, что-то зарисовывал на дощечке для записей. Ева и Эдгар подобрали себе места по вкусу. Чуть позже дом стал заполняться людьми. Цирюльник обратился к проходящему монаху.

— Послушай-ка, брат. Мне нужно поговорить со знающим человеком. Есть ли здесь библиотека?

Монах замер в дверях. Под мышками у него было по скатанному тюфяку.

— Тебя что-то тяготит? Все вопросы касаемо веры мы постараемся всенепременно разрешить. Библиотека у нас есть, да и настоятель, отец Лоунс, весьма сведущий человек. Перед тем, как получить место в этом монастыре, он двенадцать лет ходил учеником у настоятеля при монастыре в Бёрне. Там, конечно, было несколько суетно, по его же словам, но вкус к делам Господа вбивали накрепко. Когда отец Лоунс прибыл к нам — тому уж больше шести лет — он стал для своих смиренных братьев настоящей светочью, огнём, горящим в темноте.

— Я полон сомнений и помыслы мои греховны, — покаялся Эдгар.

— В твоём сердце пылает жажда к искуплению, — хмыкнул монах. Простирания, которыми Эдгар занимался у лестницы, произвели на него впечатление. Видно, если бы не хорошая повозка, двое животных и девочка, он бы принял Эдгара в его поношенной одежде за паломника.

— Искупление никогда не бывает лишним, — сказал Эдгар, массируя разболевшиеся после земных поклонов колени. — Но, прости меня, брат, я так приземлён — я скитаюсь в поисках знаний. Земных знаний, которые переплетаются с духовными и могут быть даже сочтены опасными и запретными.

— Все земные знания таковы, — был ответ. Матрасы стремились стечь под ноги, и монах всеми силами пытался их удержать. — И везде нужно видеть границы, которые не стоит переступать, дабы не пойти поперёк замысла Божия. О чём конкретно ты говоришь?

— Я костоправ. Лекарь и цирюльник. Езжу по земле и всюду собираю знания о теле человеческом. Я зря, наверное, спросил о библиотеке, ведь сам не умею читать… но может, в этих стенах есть старец, который мог бы меня просветить… и уберечь от тем опасных? Может, сам отец Лоунс?..

Брови монаха поползли вниз, гладко выбритый, даже скользкий на вид подбородок качнулся.

— Человеческое тело не стоит поощрять в его желаниях. Вот и всё, что следует о нём знать. Отдыхай, брат.

— На самом деле ты хотел прочитать про кричащие головы? — тихо спросила Ева.

— Я не умею читать, — прошептал в ответ Эдгар. Если голос Евы не привлёк внимания, то шёпот великана, странный, потусторонний звук, который исходил из его зева, собрал несколько настороженных взглядов и навострённых ушей. — Я знаю одно: кричащих голов не бывает. Я сказал чистую правду этому монаху: много людей пыталось писать о свойствах дарованного Господом тела, но теперь эти записи, наверное, под запретом.

— Почему?

— Потому что они должны находиться под запретом. Большинство таких книг написано язычниками. Если их записи ложь, то мера эта оправдала. Если же несут зёрна истины, то оправданна тем более.

— А что будет, если его светлость вдруг раскричится здесь? — спросила Ева, взяв великана за запястье.

Лицо Эдгара вытянулось. Было видно, что такое даже не приходило ему в голову.

— Он ни разу не кричал с тех пор, как мы выехали из города, — сказал великан.

— Это случилось только вчера.

Эдгар вскочил так резко, что стукнулся головой о поперечную балку потолка. Эхо его голоса бродило среди колонн, гремело под лавками, выло в глиняном кувшине с водой на столе так громко, что весь покой странноприимного помещения клочками пыли разлетелся по углам. Теперь уже все взгляды были направлены на великана, который, потирая голову и прижимая к себе мешок с пожитками, спешил к выходу.

Телега их преспокойно стояла возле ворот. Какой-то монах со следами оспы на лице, приложив руку к подбородку, изучал остатки рисунка на её боку.

— Тебя что-то испугало? — спросила его Ева, подёргав за полы одежд.

— Испугало? — монах не поменял позы, лишь глаза его съехали вбок, чтобы посмотреть на Еву. — Я божий человек, девочка. Знаки, тревожные для бесовских слуг, для меня ничего не значат.

Ева застыла в изумлении, а потом обернулась к цирюльнику, который забросил мешок в повозку и теперь оглядывался в поисках лошади.

— Что это значит?

— Не знаю, — буркнул великан. Увидев монаха, он вежливо, как часто бывало при общении с незнакомыми людьми, обратился к пальцам ног: — Человек хороший, где здесь у вас конюшни?

Глаза монаха, которые с трудом можно было обнаружить под капюшоном, изучали Эдгара. «Наверное, этот господин не любит, когда ему напекает макушку», — подумала Ева. По её мнению, погода была прекрасной, и ходить в такой день, укутавшись с ног до головы — настоящее преступление.

— Знаете ли, чей символ на вашей телеге?

Пальцы его, вынырнувшие из просторных, похожих крылья, рукавов, коснулись следов краски.

— Конечно знаем, — важно ответила Ева. — Барона фон Конига.

Монах оторвался от созерцания великана и повернулся к Еве. В его глазах появилось странное выражение. Что-то непредсказуемое, неуловимое подступило к зрачкам вплотную с внутренней стороны. Казалось, высохшее строгое лицо вот-вот готово прорваться, треснуть под напором этого явления, словно лист пергамента. Еву зачаровало это зрелище, она разглядывала лицо монаха, приподнявшись на цыпочки.

— Господень гончий пёс, — сказал он.

— Барон, гуляющий с косой, — припомнив, как отзывался о своём господине Валдо, сказала Ева.

До Эдгара, наконец, дошло, что этот обмен эпитетами — не шум ветра в его голове, что он происходит на самом деле. Великан встрепенулся, глаза его стали похожи на кроличьи, но было уже поздно. Теперь оставалось просто стоять и ждать, в какую сторону потечёт диалог, и великан, судя по цвету лица, мысленно пытался направить его ток в обратную сторону.

Но ворона в человеческом обличии уже говорила, и речь его звучала отнюдь не как река, вдруг повернувшая вспять.

— Совершенно верно. Есть люди, которые были призваны Творцом, чтобы сохранять. Сохранять знания, сохранять книги, сохранять веру. Предметы искусства в просторных казематах, всё прекрасное, что есть на земле, всё, в чьём составе имеется золото и серебро, при этом обработанное руками мастеров таким образом, что становится настоящей драгоценностью, а не просто металлами. Это мы, носители чёрных и серых одежд. Но тогда, наверное, для какого-то волшебного равновесия должны быть люди, которые пришли на землю разрушать во славу Господа.