Дмитрий Ахметшин - Ева и головы

— Домашнее капище, — проговорил Эдгар. Лицо его подёргивалось, как будто кто-то сзади ухватил великана за щёки и хочет стащить с него, как маску, кожу.

В остальном дом не отличался от того, в котором родилась Ева, и от тех, в которых они с Эдгаром успели побывать, когда он врачевал пациентов. Здесь имелись принадлежности для еды, лавки для сна, печь, сейчас, по случаю тёплого времени года, закрытая специальной заглушкой, бадьи для воды. На одной из лавок лежала чья-то недоделанная обувь. Несколько стульев, для компактности стоящих друг на друге и образующих этакую шаткую пирамиду, и детская одежда, раскиданная здесь и там. Но теперь, после того, как открылась главная тайна этого дома, Еве всё казалось каким-то мистическим.

— Они что, молятся не Богу? А кому же тогда?

— Проклятые язычники! — видно, как Эдгару хотелось сплюнуть. Он резко повернулся (отчего плечи с неприятным звуком шваркнули о стену) и вышел вон. Ева, прижимая к груди лопатку и непрестанно оглядываясь, последовала за ним.

Хозяйке, впрочем, было не до теологических бесед. Она корчилась от боли, с мокрых уст срывались странные воззвания, имена, имена, имена, которые Ева не смогла бы дословно повторить при всём желании. Девочка подумала, что она зовёт мужа или детей, но те оставались на своих местах. Мужчина почёсывал босой левой ногой правую лодыжку. Казалось, ему куда больше интересен костоправ, чем собственная жена.

Эдгар с проклятиями бросился к женщине, а Ева, по широкой дуге обойдя страшного мужчину, забрала прислоненный к стене топор.

— Положи ей на живот, только так, чтобы она не поранилась, — сказал Эдгар, заметив в руках у Евы орудие. — Железо поможет выйти младенцу. Эй вы, вы все! Поторопите соседок, мне скоро понадобится тёплая вода.

Но это было уже не нужно. Хлопали двери, женщины спешили к ним с различными ёмкостями, пар, смешиваясь над их головами, казалось, вот-вот превратится в грозовую тучу, из которой пойдёт натурально горячий дождь.

Великан каким-то образом смог уложить голову малыша на лопатку, немного введя её женщине во влагалище, а дальше, помогая руками и говоря Деборе, в какую сторону ей лучше отклониться, принял ребёнка целиком, и тот, будто, наконец, осознав, как обжигает кожу воздух, закричал.

— Вот и новый человек, — сказал Эдгар, на лице его разглаживались напряжённые складки — Омойте малыша, ну что вы стоите! Обрежьте пуповину… найдётся тут кто-нибудь, кто сможет её зашить?

— Я могу, — пискнула Ева, и Эдгар махнул рукой, мол, давай.

Он не сводил взгляда с роженицы. Оставшийся неназванным муж, лениво почёсывая подбородок, наконец, сошёл с места (Еве уже начало казаться, что он врос пальцами на ногах в землю) и, сделав несколько шагов, оказался возле супруги. На Эдгара он смотрел загадочным взглядом, в котором, помимо целой гаммы неопознанных чувств, читалась враждебность.

— Ты уже сделал своё дело, лекарь, — проговорил он глубоким, похожим на медвежье ворчание, голосом. — Теперь иди. Моромар передаст тебе плату — мои детишки принесут её к его дому, когда солнце опустится вон до тех ёлок.

Эдгар вздрогнул, попытался втянуть голову в плечи, словно большая черепаха, но ничего не сказал и не сдвинулся с места. Когда Дебора наконец отдышалась и оказалась в силах ответить на его взгляд, сказал:

— Там, в доме…

— Вы всё видели, — с достоинством ответила Дебора. Перенесённые муки всё ещё трепетали в её голосе. — Мы — слуги своего собственного бога и никто нас от него не отвратит. Даже вы.

— А как же Христос?

— Гелиос — древнее божество. Гораздо древнее Христа. И… в своё время он был могущественнее. Гелиос — это сама земля. Греки истребляли его приспешников с большим остервенением, но, как видите, он жив и до сего дня. Прадед моего мужа нашёл этот алтарь, отыскал знатоков древнего церемониала и смог перенести его в дом. С тех пор он здесь обитает. Даже пустил корешки к кое-каким нашим соседям.

Она огляделась, и женщины одна за другой отводили взгляд. Тогда Дебора снова посмотрела в глаза костоправу.

— Я вижу, как те, кто возносит молитвы этому молодому богу, который почему-то называет себя Богом-отцом, голодают и умирают вокруг. На них сваливаются несчастья, они готовы схватиться за любую ветку, которую протянут им с берега, и мы протягиваем, все боги свидетели. Правда, те, кто знает, какому богу мы молимся, предпочитают тонуть, одаривая тебя презрением, но… Смысл в том, что они идут ко дну и страдают, а мы живём, как жили.

Эдгар схватился за голову. Ещё никогда Ева не видела его таким потрясённым. Она оглядывалась, готовая к тому, что Эдгару может понадобиться её помощь, но игла в руках ныряла, поддевая острым своим концом кожу перерезанной пуповины, неспешно и тщательно. Красный, как помидор, малыш орал и помахивал ручками, одна из совсем молоденьких женщин, опустившись перед Евой на корточки, его держала.

— Но это не есть правильно. Страдание — это необходимая мера, выпавшая многим, но они после смерти будут взяты на небо, чтобы наслаждаться, вечно пребывая рядом с Ним…

— Да, если страдали достойно, — спокойно перебила Дебора. Ева как раз закончила свою работу, и малыш (это был мальчик) оказался, наконец, в руках у матери. Девушка, что его подносила, едва не потеряла по дороге сознание, но это заметила, кажется, только Ева. — Я всё знаю. Я знаю множество притч из заветов, многие даже повторяю для своих детей, делая, конечно, оговорку, что Иисус был всего лишь человеком. Уж дай, пожалуйста, нашей семье самой право выбирать.

— Значит, этого ребёнка не будут крестить?

— Это будет ритуал, проведённый по нашим обычаям.

Эдгар развернулся и молча начал спускаться с холма, сопровождаемый (на некотором расстоянии) молчаливым как тень, сыном Моромара. Еве пришлось взять его саквояж, и только когда девочка споткнулась и чуть не полетела по ступенькам кубарем, великан обернулся и забрал у неё ношу.

Моромара они нашли там же, где оставили. Кажется, он даже не поменял позы, пальцы на деревянном посохе находились ровно на тех же местах. Склонив голову набок, он слушал приближающиеся шаги великана.

— Ты хорошо сделал своё дело, цирюльник, — упреждая слова, что готовы были уже вылететь из раскрытого рта Эдгара, сказал он. — Подумать только, насколько разноплановы нынче твои таланты, подстригатель бород!

Он и не думал насмехаться — просто удивлялся и констатировал факт.

— Лучше бы мои ноги проросли к корням подземным прямо здесь, — сказал Эдгар. Он злился, и Ева впервые, наверное, видела, как он злится. Выглядело это, по меньшей мере, нелепо — всё равно, как если бы болотная жаба с всегдашним своим выражением на морде вдруг на тебя оскалилась. — Лучше бы мы проехали мимо… Почему ты не сказал мне?