Клайв Баркер - Книги крови I-II: Секс, смерть и сияние звезд

К подобному кошмару он был не готов.

Спина девушки была разрезана от шеи до ягодиц; в рассеченных мускулах сверкала белая кость позвоночника. Это был отточенный штрих Мясника, финальное торжество его искусства. О, жалкие человеческие останки, безволосые, истекшие кровью, распоротые, будто рыбы, и подвешенные, словно для того, чтоб созреть…

Кауфман почти рассмеялся совершенству своего ужаса. Он чувствовал, как им овладевает безумие, сулящее помутненному рассудку забвение и полное безразличие к окружающему миру.

Он ощущал, как стучат зубы, как трясется все тело. Он знал, что его голосовые связки пытаются издать какое-то подобие крика. Ощущение было невыносимым, но этот самый крик мог в несколько секунд превратить его в такую же окровавленную, неодушевленную массу, что висела перед ним.

— Вот ведь блядство, — сказал он громче, чем намеревался.

Затем плечом оттолкнулся от стены и двинулся по вагону, разглядывая аккуратные стопки одежды на сиденьях. Чуть впереди, слева и справа мерно раскачивались трупы. Пол был липким от высыхающей желчи. И даже сквозь прищуренные веки он слишком отчетливо видел кровь в пластиковых ведрах: она была черной и густой, с тяжело колебавшимися световыми бликами.

Он миновал тело подростка. Вдали виднелась дверь в третий вагон, но путь к ней пролегал по выставке кошмаров. Он старался не замечать окружения, сосредоточившись на двери, которая должна была вывести его обратно в мир разума и разумности.

Кауфман прошел мимо первой женщины. Он знал: ему нужно пройти какие-то считанные ярды. Десяток шагов, а то и меньше, если шагать порешительнее.

Но затем погас свет.

— О господи, — простонал он.

Поезд качнуло, и Кауфман потерял равновесие.

В кромешной тьме он взмахнул руками и ухватился за висевшее рядом тело. Ладони ощутили теплую, скользкую плоть, пальцы погрузились в рассеченные мышцы на спине трупа, ногти вонзились в столб позвоночника. Щека вплотную прижалась к выбритому наголо лобку.

Он закричал, и в этот самый момент на потолке начали зажигаться лампы.

Неоновые трубки еще неуверенно мигали, когда из первого вагона послышались приближающиеся шаги Мясника.

Кауфман замолк и наконец выпустил тело, за которое держался. Лицо его было густо вымазано кровью. Он ощущал ее потеки у себя на щеках, как воинственную раскраску индейца.

Крик несколько привел его в чувство и неожиданно придал силы. Никакого вам бегства по раскачивающимся вагонам, о нет, теперь трусости не время. Предстояла примитивная схватка двух человек, встретившихся лицом к лицу в логовище смерти. И он был готов не раздумывая прибегнуть к любому, абсолютно любому средству, лишь бы уничтожить противника. Речь шла о выживании, все было просто и ясно.

Дверная ручка начала поворачиваться.

Кауфман быстро огляделся в поисках какого-нибудь оружия. Мозг лихорадочно, но четко просчитывал возможные варианты обороны. Внезапно взгляд упал на аккуратную стопку одежды возле тела пуэрториканца. На ней, среди поддельных золотых цепей и здоровенных перстней, лежал нож. Длинный, сверкающе чистый клинок, которым бывший хозяин, без сомнения, немало гордился. Шагнув вперед, Кауфман подобрал нож с сиденья. С оружием в руке он сразу почувствовал себя увереннее, по спине пробежали бодрящие мурашки.

Дверь потихоньку скользнула в сторону, и в проеме показалось лицо убийцы.

Их разделяли раскачивающиеся трупы, по два с каждой стороны. Кауфман пристально посмотрел на Махогани. Тот не был особо безобразен или ужасен с виду.

Обычный лысеющий грузный мужчина лет пятидесяти. Тяжелая голова с глубоко посаженными глазами. Небольшой рот с изящной линией губ. Совершенно неуместная деталь: у него был женственный рот.

Махогани никак не мог понять, откуда во втором вагоне появился незваный гость, но осознавал, что допустил еще один просчет, еще одну промашку, свидетельствующую об утере былой квалификации. Он должен немедленно распотрошить это наглое существо. Как-никак, до конца линии осталось не более одной-двух миль. Новую жертву предстояло разделать и повесить за ноги прежде, чем они прибудут к месту назначения.

Он шагнул во второй вагон.

— Ты спал, — наконец узнав Кауфмана, сказал он. — Я видел тебя.

Кауфман промолчал.

— Тебе следовало сойти с этого поезда. Что ты здесь делал? Прятался от меня?

Кауфман продолжал молчать.

Махогани взялся за рукоятку большого разделочного ножа, торчавшего у него за поясом. Из кармана фартука торчали молоток и садовая пила. Все инструменты были перепачканы кровью.

— Раз так, — добавил он, — мне придется покончить с тобой.

Кауфман поднял правую руку Его нож выглядел игрушкой по сравнению с грозным тесаком Мясника.

— Да пошел ты, — сказал он.

Махогани ухмыльнулся. Попытка сопротивления казалась ему просто смешной.

— Ты не должен был ничего видеть. Это не для таких, как ты, — проговорил он, сделав еще один шаг навстречу Кауфману. — Это тайна.

«А, так им руководит божественное назначение? — промелькнуло в голове у Кауфмана. — Что ж, это кое-что объясняет».

— Да пошел ты, — снова сказал он.

Мясник нахмурился. Ему не нравилось подобное безразличие к его работе и репутации.

— Все мы когда-нибудь умрем, — негромко произнес он. — Тебе повезло больше, чем другим. Ты не сгоришь в крематории, как многие, но я использую тебя. Чтобы накормить праотцев.

Кауфман усмехнулся в ответ. Он уже не испытывал суеверного ужаса перед этим тучным, неповоротливым убийцей.

Мясник вытащил из-за пояса нож и взмахнул им.

— Маленькие грязные евреи вроде тебя, — сказал он, — должны быть благодарны. Хоть какая-то польза от вас есть. Вы и годитесь разве что на мясо.

И, не тратя больше слов, Мясник нанес удар. Широкое лезвие стремительно рассекло воздух, но Кауфман успел отступить, и оружие Мясника, лишь распоров рукав его пиджака, с размаху погрузилось в голень пуэрториканца. Под весом тела глубокий надрез стал быстро расползаться. Открывшаяся плоть походила на свежий бифштекс: сочный и аппетитный.

Палач начал было высвобождать свое оружие из ноги трупа, но в этот самый момент Кауфман кинулся вперед. Он метил в глаз Махогани, однако промахнулся и попал ему в горло. Острие ножа насквозь пронзило шейный позвонок и узким клином вышло с обратной стороны шеи. Насквозь. Одним ударом. Прямо насквозь.

У Махогани появилось такое ощущение, будто он чем-то подавился, как будто у него в горле застряла куриная кость. Он издал нелепый, нерешительный, кашляющий звук. На губах выступила кровь, окрасившая их, как женская помада слишком яркой расцветки. Тяжелый резак со звоном упал на пол.

Кауфман выдернул нож. Из двух ран разом ударили фонтанчики крови.