Клайв Баркер - Книги крови I-II: Секс, смерть и сияние звезд

— Где же ложь, сэр?

— Хенесси не умер.

— Умер, сэр. Об этом все знают. Он повесился. В хлеву, сэр.

Рэдмену не раз приходилось слышать, как лгут куда более опытные лжецы, и он считал, что научился их распознавать. Ему были известны все признаки умышленного обмана. Но мальчик не проявил ни одного из них. Он говорил правду. Рэдмен кожей ощущал это.

Правда, полная правда, ничего, кроме правды.

Что не значило, будто слова мальчика соответствовали истине. Он рассказывал то, во что верил. Он верил в смерть Хенесси. Это ничего не доказывало.

— Если Хенесси умер…

— Он умер, сэр.

— Если так, как он может до сих пор оставаться здесь?

Мальчик не без лукавости взглянул на Рэдмена.

— Вы не верите в духов, сэр?

Такое ясное решение, что Рэдмен опешил. Хенесси мертв, и Хенесси все-таки здесь. Следовательно, Хенесси — призрак.

— Не верите, сэр?

Мальчик спрашивал не риторически. Он хотел — вернее, требовал — серьезного ответа на серьезный вопрос.

— Нет, парень, — проговорил Рэдмен. — Не верю.

Такое расхождение взглядов ничуть не смутило Лэйси.

— Вы увидите, — просто сказал он. — Увидите.

В хлеву, окруженном сухим кустарником, безымянная свинья испытывала голод.

Она чувствовала ритм дней и ночей, и с их чередованием ее желание возрастало. Она знала, что время прокисших помоев прошло. Другой аппетит сменил простые свиные удовольствия.

У нее с первого же раза развилось пристрастие к мясу особой структуры и особого вкуса В такой пище она нуждалась не каждый день, а лишь когда чувствовала потребность. И тогда свинье хотелось откусить руку, кормившую ее.

Она стояла перед воротами своей тюрьмы, истомленная предвкушением; она ждала. Она фыркала, она хрипела, ее нетерпение перерастало в тупую злобу. В соседнем загоне ее кастрированные сыновья чувствовали настроение матери и тоже начинали проявлять беспокойство. Они знали характер свиньи, знали, как; она опасна Ведь она сожрала двух своих сыновей, живых, теплых и влажных, вышедших из ее утробы.

Затем в голубых сумерках послышались звуки: мягкий шорох чьих-то шагов в зарослях крапивы, приглушенные детские голоса.

К хлеву приближались двое мальчиков, ступая почтительно и осторожно. Они нервничали, и это вполне понятно: они слышали тысячу рассказов о хитрости свиньи.

Разве не разговаривала она, когда злилась, невообразимо знакомым голосом, не произносила слова украденным языком в жирной свиной пасти? Разве не вставала она порой на тонкие задние ноги, розовая и царственная, и не требовала, чтобы самых младших мальчиков подложили обнаженными под ее сосцы, как поросят? И не била ли она тяжелыми копытами по земле, приказывая, чтобы принесенную пищу резали на маленькие кусочки и отправляли, взяв большим и указательным пальцами, в ее ненасытное чрево? Да, все это она делала.

И еще хуже.

В тот вечер мальчики знали: они не принесли ей желанной пищи. Она ждала не того, что лежало на тарелке. Это не сладкая белая плоть, какой она требовала чужим голосом — и могла бы взять силой, если бы захотела. Сегодня ей предложили простой бекон, украденный на кухне. А мясо, которого она просила, которое для ее удовольствия уже было отбито, как сочный бифштекс, — оно находилось под особой защитой. И нужно время, чтобы добыть его.

Мальчики надеялись, что она примет их мольбы и слезы и не загрызет их от гнева.

Еще не дойдя до кирпичной стены хлева, один из мальчиков наложил в штаны. Свинья учуяла его запах. Ее голос изменился — она наслаждалась страхом детей. Вместо низкого похрапывания она издавала высокие звенящие нотки. Они означали: «Я знаю, я знаю. Идите и предстаньте перед судом. Я все знаю».

Она наблюдала за ними сквозь щель в дощатых воротах, и ее глаза сверкали, как два бриллианта в ночи: ярче ночи, потому что они живые, и чище ночи, потому что они горели желанием.

Мальчики встали на колени и покорно склонили головы. Они вдвоем держали тарелку, накрытую куском грязного муслина.

— Ну? — спросила свинья. Они знали этот голос: его голос доносился из пасти свиньи.

Старший мальчик, негритенок с заячьей губой, пересилил страх и спокойно взглянул в сияющие глаза.

— Это не то, что ты хотела. Прости нас.

Младший, чувствовавший себя неловко в грязных штанах, тоже шепотом попросил прощения.

— Но мы приведем его к тебе. Правда, приведем. Он будет у тебя, как только мы сумеем получить его.

— Почему не сейчас? — спросила свинья.

— Его охраняют.

— Новый учитель, мистер Рэдмен.

Свинья уже знала об этом Она помнила, как тот человек смотрел на нее через ворота хлева — как на какую-то зоологическую невидаль. Так вот каков ее враг. Что ж, она доберется до него. Ох, доберется.

Мальчики слышали ее обещание скорой расправы и остались довольны тем, что она не поручила дело им.

— Дай ей мяса, — сказал негритенок.

Младший встал и снял лоскут муслина с тарелки. От бекона плохо пахло, но тем не менее свинья проявила признаки энтузиазма. Может быть, она простила их.

— Давай, быстро.

Мальчик двумя пальцами взял первый ломтик бекона и протянул за ворота. Свинья склонила набок рыло и, показав желтые зубы, взяла предложенное кушанье. Она проглотила еду почти мгновенно. Потом второй, третий, четвертый и пятый куски.

Шестой и последний ломтик бекона она отхватила вместе с пальцами. Она сделала это так ловко и быстро, что мальчик даже не закричал, когда она, чавкая, начала пережевывать их. Отдернув руку, он уставился на изуродованную кисть. Свинья тоже задумчиво посмотрела на свежее увечье. Одна фаланга большого пальца и половина указательного были срезаны, как бритвой. Из ран хлынула кровь, сразу забрызгавшая рубашку и ботинки. Свинья фыркнула, зрелище ей явно понравилось.

Мальчик заорал во все горло и бросился прочь.

— Завтра, — сказала свинья оставшемуся просителю. — Но мне не нужна старая свинина Завтрашнее мясо должно быть белым. Белым и… лэйси льным — Шутка показалась ей очень веселой.

— Да, — проговорил негритенок. — Да, конечно.

— Точно, — приказала она.

— Да.

— Или я приду за ним. Ты понял?

— Да.

— Я найду его, где бы он ни прятался. Если захочу, то съем его прямо в постели. Он будет спать, а я отгрызу сначала его ступни, затем голени, затем коленки…

— Да, да.

— Я хочу его, — роя копытами солому, сказала свинья. — Он мой.

— Хенесси умер? — переспросила Леверфол, оторвавшись от очередного бесконечного доклада. — Еще одна выдумка. Вчера ребенок заявляет, что Хенесси в Центре, сегодня — что его нет в живых. Этот мальчик не может даже толком сочинить историю.

Да, с таким противоречием было трудно смириться, если только мысль о существовании призраков не принимали с готовностью Лэйси. Рэдмен не мог ничего возразить. Призраки — глупость, чепуха, воплощенные детские страхи. Однако мысль о самоубийстве Хенесси не казалась Рэдмену бессмыслицей. Он решил прибегнуть к заранее припасенному доводу.