Клайв Баркер - Книги крови I-II: Секс, смерть и сияние звезд

Да! Именно так. Она хотела, хотела его сейчас, желала всем своим существом. Но было слишком поздно. Магистрали, по которым двигались мертвые, явились миру и требовали — да, требовали — этого маленького проказника себе.

Она ничего не могла предотвратить. Могла лишь вздрогнуть от ужаса, увидев открывшуюся перед ней широкую дорогу, ибо тот перекресток, на котором они вдруг оказались, принадлежал иному миру.

Фуллер услышал какой-то звук.

— Доктор?

Краем глаза она увидела его обеспокоенное лицо, объятое голубоватым свечением.

— Вы что-то сказали? — спросил он.

«Чем же все это закончится?» — подумала она, чувствуя, как желудок скручивается в болезненном спазме.

Восковые лица мертвецов отчетливо проступали перед ней. Она понимала глубину их страдания и сочувствовала их жажде быть услышанными.

Она явственно видела, что магистрали, пересекавшиеся на Толлингтон-плейс, не были заурядным перепутьем, через которое мирно и счастливо бредут уснувшие вечным сном люди. Нет, этот дом отворялся на дорогу, по которой шагали жертвы и те, кто творил насилие. Здесь были мужчины, женщины и дети, которые перед смертью испытали всю боль, доступную рассудку и нервам Их память запечатлела собственную агонию, их глаза красноречиво говорили об этом, а тела еще несли раны, умертвившие их. Но бок о бок с безвинными шагали их мучители и убийцы. Обезумевшие чудовища заглядывали в этот мир; несказанные существа, запретные чудеса рода человеческого бормотали и выли на неведомом языке.

Теперь и юноша наверху ощутил их присутствие. Она увидела, как он повернул голову — до него вдруг дошло, что голоса, которые он слышал, — это совсем не мушиное жужжание, а жалобы, долетающие до его слуха, вовсе не жалобный мышиный писк. Он внезапно осознал, что раньше жил в крохотном уголке мироздания и что ныне остальные части этого монолитного целого — третий, четвертый и пятый миры — вплотную прикасаются к его холодеющей спине, жадные, неотвратимые. Она чувствовала его страх на вкус, этот страх наполнял ее ноздри. О да, теперь она ощущала этого юношу всем своим существом, чего давно и страстно желала, но объединил их не поцелуи, а панический страх. Этот страх наполнил ее доверху; слияние было полным, абсолютным. Ужас в глазах принадлежал как ему, так и ей; из их пересохших гортаней одновременно вырвалось одно и то же короткое слово:

— Пожалуйста..

Которому учат детей.

— Пожалуйста…

Которое завоевывает людей, несет дары.

— Пожалуйста…

Которое даже мертвые — о, даже они! — должны знать и уважать.

— Пожалуйста..

Однако она знала наверняка: сегодня такой милости не будет. Эти призраки потеряли себя на дороге печали, мучаясь от ран, с которыми умерли, и от безумия, с которым убивали. Они не могли спустить с рук легкомыслие и наглость этого юнца, его дерзкую проделку, в которой поднимался на смех их скорбный удел.

Фуллер склонился, пристально вглядываясь ей в глаза Его лицо сейчас плавало в море пульсирующего оранжевого света Она почувствовала его руки на своей коже. У них был привкус уксуса.

— Доктор Флореску, с вами все в порядке? — хрипло спросил он.

Она покачала головой.

В порядке? Весь мир сошел с ума.

Трещина расширялась с каждой секундой; сквозь нее уже виднелось иное небо — тяжелое и серое, нависшее над дорогой. Это небо мигом стерло собой обыденность внутренней обстановки дома.

— Пожалуйста.. — еле слышно промолвила она, вытаращенными глазами глядя на рассыпающуюся поверхность потолка.

Шире. Шире…

Хрупкий мир, к которому она привыкла, вот-вот готов был разлететься вдребезги.

А затем он разломился, словно плотина, и в образовавшуюся брешь хлынула черная вода, быстро заполняющая комнату.

Фуллер знал — что-то не так, что-то неправильно (в цвете его ауры проявился испуг), — но он не понимал, что происходит. Она почувствовала, как у него по спине забегали мурашки, увидела смятение его мыслей.

— Что здесь происходит? — громко произнес он.

Пафос его вопроса чуть не рассмешил ее.

Наверху, в комнате с расписанными стенами, разбился кувшин из-под воды.

Фуллер отпрянул и опрометью бросился к двери. Та уже ходила ходуном — как если бы снаружи в нее стучались все обитатели преисподней. Ручка бешено крутилась то в одну, то в другую сторону. Краска пузырилась. Ключ в замке раскалился докрасна.

Фуллер оглянулся на Мэри, которая так и застыла в своей гротескной позе — с запрокинутой головой и широко раскрытыми глазами.

Он потянулся было к ручке, но дверь распахнулась, прежде чем он дотронулся до нее. Коридора не было. Вместо знакомого интерьера открылся вид на простиравшуюся до самого горизонта широкую дорогу. Эта панорама мгновенно уничтожила Фуллера Его рассудок не смог вынести такого зрелища — слишком велико было напряжение, обрушившееся разом на его нервы. Сердце Фуллера остановилось; желудок сжался, мочевой пузырь не выдержал; ноги задрожали и подломились. Когда он рухнул на пороге комнаты, его лицо пошло пузырями, как краска на ведущей в комнату двери, а тело задергалось на манер дверной ручки. Но к тому времени от Фуллера осталась лишь косная материя, не более восприимчивая к подобным страданиям, нежели дерево или сталь.

А где-то далеко на востоке его душа ступила на дорогу, ведущую к перекрестку, на котором всего секунду назад он умер.

Мэри Флореску поняла, что осталась одна. Наверху ее дивный мальчик, ее очаровательный шалун и притворщик корчился и пронзительно визжал в мстительных руках мертвецов, обхватывавших его обнаженное тело. И она, знала, какая судьба его ждет, видела его участь в глазах мертвецов, — впрочем, в этой судьбе не было ничего нового. Каждое истинное предание несет в себе рассказ о подобной пытке. Он должен был стать их исповедальной книгой, сосудом их воспоминаний. Книгой крови. Книгой, сотворенной из крови. Книгой, написанной кровью. Она вспомнила гримуары, чей переплет и чьи страницы были сделаны из человеческой кожи: она собственными глазами видела такие книги, даже держала их в руках. А потом она подумала о татуировках: некоторые демонстрировались на шоу уродцев, другие же, несущие послание матерям, встречались ей на улицах — на обнаженных спинах работяг. Книга крови — не такая уж редкая диковинка; книги крови повсюду.

Но на этой коже, на этой сияющей, нежной коже — о господи, вот где свершалось настоящее преступление! Когда острые осколки разлетевшегося вдребезги кувшина вспороли его плоть, юноша истошно завопил. Она ощутила его боль так, как если бы была на его месте, и боль эта была не столь уж кошмарна…

Однако он кричал. И вырывался, и проклинал своих мучителей. Они же не обращали никакого внимания на его душераздирающие вопли. Глухие к мольбам и оскорблениям, мертвецы сгрудились вокруг него и работали с ожесточенностью существ, которые были вынуждены слишком долго хранить молчание. Мэри слушала его жалобные, постепенно стихающие вопли и боролась со страхом, сковывавшим ее конечности. Она чувствовала, что должна, просто обязана подняться в ту комнату. Что бы ни происходило за дверью или на лестнице, он нуждался в ней, и этого было достаточно.