Клайв Баркер - Книги крови I-II: Секс, смерть и сияние звезд

Он ударил ее, как делал уже много раз. От удара потекла кровь, как всегда текла от таких ударов. Люси покачнулась, но первая ее мысль была о мальчике.

— Аарон, — сказала она сквозь слезы боли, — пойдем со мной.

— Оставь этого ублюдка! — Юджин дрожал от ярости.

— Аарон.

Ребенок встал между отцом и матерью, не зная, кого слушать. Глядя на его перепуганное лицо, Люси заплакала сильнее.

— Мама, — сказал ребенок очень тихо.

Несмотря на испуг, его серые глаза смотрели сурово. Прежде чем Люси успела придумать, как разрядить ситуацию, Юджин схватил мальчика за волосы и подтащил к себе.

— Послушай отца, парень.

— Да…

— Да, сэр, — так нужно говорить отцу. Нужно говорить: да, сэр.

Он прижал Аарона лицом к вонючей промежности своих штанов.

— Да, сэр.

— Он останется со мной, женщина. Ты больше не утащишь его в гребаный сарай. Он останется со своим отцом.

Перепалка закончилась, Люси это поняла. Если она будет настаивать, она лишь подвергнет ребенка еще большему риску.

— Если ты сделаешь ему больно…

— Я — его отец, женщина, — усмехнулся Юджин. — Ты думаешь, я причиню вред плоти от плоти моей?

Ребенок был зажат между отцовскими бедрами в положении почти непристойном Люси хорошо знала мужа: сейчас он слишком близок к тому, чтобы впасть в безудержную ярость. Она больше не беспокоилась о себе — у нее есть свои утешения — но мальчик совсем беззащитен.

— Какого черта ты не выметаешься отсюда, женщина? Мы с парнем хотим побыть одни, верно?

Юджин оторвал лицо Аарона от своей ширинки и крикнул ему, белому от ужаса:

— Верно?

— Да, папа.

— Да, папа Конечно, «да, папа».

Люси вышла из дома и укрылась в холодной темноте сарая. Она молилась за Аарона, носящего имя брата Моисея, что значит «Достойный». Она гадала, как он выживет среди жестокостей будущего.

Наконец Юджин отпустил мальчика. Тот стоял перед отцом. Он был очень бледен, но не напуган. Тумаки причиняли боль, но это не настоящий страх.

— Да ты слабак, парень, — сказал Юджин, толкая своей огромной лапой мальчика в живот. — Слабак, заморыш. Будь я фермер, а ты — кабанчик, знаешь, что бы я сделал?

Он снова взял ребенка за волосы, а другую руку засунул ему между ног.

— Знаешь, что я бы сделал, парень?

— Нет, папа. Что бы ты сделал?

Шершавая рука скользнула по телу Аарона, и Юджин издал хлюпающий звук.

— Ну, я зарезал бы тебя да скормил свиному приплоду. Свиньи любят мясо таких задохликов. Тебе бы это понравилось?

— Нет, папа.

— Тебе бы это не понравилось?

— Нет, спасибо, папа.

Лицо Юджина застыло.

— Хотелось бы мне посмотреть на это, Аарон. Что бы ты сделал, если бы я распотрошил тебя да поглядел, что там внутри.

Что-то изменилось в играх отца. Что-то, чего Аарон не мог понять: новая угроза, новая близость. Мальчик чувствовал неловкость, но понимал, что боится не он, а отец. Страх был дан Юджину по праву рождения, как Аарону — право наблюдать, ждать и страдать, пока не придет его время. Сын знал (не понимая, как и откуда), что станет орудием возмездия для своего отца Или чем-то большим, нежели просто орудием.

Гнев Юджина нарастал. Он глядел на мальчика, его коричневые кулаки сжались так, что костяшки пальцев побелели. Мальчик был поражением Юджина: он разрушил мирную жизнь, которой они с Люси жили до его рождения. Словно он убил обоих родителей. Едва сознавая, что делает, Юджин стиснул руку на худенькой шее мальчика.

Аарон не издал ни звука.

— Я могу убить тебя, парень.

— Да, сэр.

— И что ты на это скажешь?

— Ничего, сэр.

— А нужно бы сказать: спасибо, сэр.

— Почему?

— Почему, парень? Потому что эта жизнь не стоит свинячьего дерьма, и я лишь помог бы тебе, как любящий отец.

— Да, сэр.

В сарае за домом Люси перестала плакать. Это не поможет. К тому же сквозь дырявую крышу она увидела небо, и это вызвало воспоминания, осушившие ее слезы. Такое надежное небо: голубое, ясное. Юджин не сделает мальчику плохого. Он не осмелится, никогда не осмелится причинить ребенку вред. Он знает, что такое этот мальчик, хоть никогда не признается в этом.

Она помнила день, шесть лет назад, когда небо истончало тот же свет, что и сегодня, а воздух дышал жаром. Юджин и она распалились, как этот воздух, и целый день не отводили глаз друг от друга. Тогда, в своем расцвете, Юджин был сильным, высоким, великолепным мужчиной. Его тело крепло от физической работы, а ноги, когда она гладила их, казались твердыми, как утесы. Люси была тогда прелестна: самый лакомый кусочек в округе, крепкая и пышная. Все волосы у нее были такие мягкие, что Юджин не мог удержаться и целовал ее даже туда, в потайное место. Они развлекались каждый день — в доме, который они строили, или прямо на песке под вечер. Пустыня была мягкой постелью, и они лежали, никем не потревоженные, под огромным небом.

В тот день, шесть лет назад, небо потемнело очень быстро, хотя до вечера было еще далеко. Оно почернело в один миг, и нагие любовники сразу замерзли. Через плечо Юджина она видела, каким стало небо — словно огромное грузное существо, наблюдающее за ними. Юджин еще страстно трудился над телом жены, когда рука свекольного цвета, величиной с человека, ухватила его за шиворот и оттащила от лона жены. Она видела, как он болтался в воздухе, вереща, точно загнанный кролик, плюясь из двух ртов — южного и северного, ибо он в воздухе закончил свой труд. Потом глаза Юджина на мгновение открылись, и он увидел Люси внизу, на расстоянии двадцати футов, нагую, с разбросанными в стороны ногами. Около нее были чудовища. Небрежно, без злобы, они отбросили его прочь, и он потерял ее из виду.

Она слишком хорошо помнила, как прошел следующий час, помнила объятия чудовищ. Они не были отвратительными, не были грубыми или болезненными, а лишь любящими. Даже органы, которыми они вновь и вновь поочередно пронзали ее, не причиняли боли, хотя были огромными, как кулак Юджина, и твердыми как кость. Сколько чужаков взяли ее в тот день — три, четыре, пять? Они смешали свое семя в ее теле, терпеливо и нежно доставили ей радость. Когда они ушли, ее кожи вновь коснулся солнечный свет, и она почувствовала утрату — хоть и стыдилась этого воспоминания. Словно жизнь ее миновала свой зенит, и дальше ей предстоит лишь медленный путь к смерти.

Потом она поднялась и прошла туда, где Юджин без сознания лежал на песке. Одна нога у него была сломана при падении. Она поцеловала его и села на корточки. Она надеялась, что понесет плод от этого дня любви и что он станет хранилищем ее радости.

В доме Юджин ударил мальчика. Из носа Аарона потекла кровь, но мальчик не издал ни звука.

— Говори, парень.

— Что я должен сказать?

— Я отец тебе или нет?

— Да, отец.