Клайв Баркер - Книги крови I-II: Секс, смерть и сияние звезд

Однако чудовище не погибло, хотя сильно пострадало от огня. Оно мчалось прочь, пока совсем не растворилось вдали, в трепещущем от жары воздухе.

Дэвидсон вяло опустился на колени. Дерьмо на ногах уже высыхало под пылающими солнечными лучами. Машина все еще горела Музыка смолкла, когда удалилась процессия.

Солнце погнало его назад, к искореженной машине.

Когда появившийся на шоссе автомобиль остановился, чтобы подобрать его, глаза у Дэвидсона были пустыми.

Шериф Джош Паккард недоверчиво рассматривал когтистые отпечатки на земле у своих ног. Они были залиты медленно застывающим жиром и каплями расплавленной плоти чудовища, пробежавшего по главной (и единственной) улице городка Уэлкам несколько минут назад. Оно упало и испустило последний вздох в десятое метров от местного банка. Вся обычная городская жизнь — торговля, споры, приветствия — остановилась. Немногочисленным зрителям стало дурно, и пришлось разместить их в вестибюле гостиницы, пока свежий сухой воздух городка не очистился от запаха жареной плоти.

Воняло горелой рыбой и падалью, и это жутко раздражало Паккарда. Уэлкам — его город, он находится под его, Паккарда, присмотром и защитой. Шериф не мог снисходительно отнестись к подобному вторжению.

Паккард вытащил пистолет и подошел к трупу. Языки пламени уже погасли, практически сожрав монстра. Но даже сгоревший труп являл собой внушительное зрелище. То, что могло быть конечностями, обхватывало то, что походило на голову. Все остальное не поддавалось идентификации. И Паккард благодарил судьбу за милость — от одного вида груды почерневших костей и обугленной плоти пульс его начинал частить.

Это чудовище, сомнений нет.

Неземное, подземное существо. Оно поднялось из нижнего мира на великий ночной праздник. Отец шерифа однажды рассказал, что пустыня периодически выплевывает демонов, на время отпускает их на свободу. Паккард тогда не поверил в подобную чушь. Но разве вот это не демон?

Что бы ни привело горящее чудовище умирать в городок, Паккард радовался доказательству его уязвимости. Отец никогда не упоминал о такой возможности.

Удовлетворенно улыбаясь, Паккард шагнул к дымящемуся трупу и пнул его ногой. Зрители, спрятавшиеся поодаль, охнули от его храбрости. Теперь Паккард улыбался во весь рот. Пинок стоил целой ночи выпивки, а возможно, и женщины.

Тварь лежала брюхом вверх С видом профессионального истребителя демонов Паккард внимательно исследовал конечности, обхватившие голову монстра. Чудовище сдохло, без сомнений. Он убрал пистолет в кобуру и склонился над трупом.

— Тащи камеру, Джедедия, — сказал он, любуясь собой.

Его помощник выбежал из конторы.

— Нам непременно нужна, — сказал он, — фотка этого красавчика.

Паккард опустился на колени и дотронулся до почерневших конечностей. Перчатки придется выбросить, но это небольшая потеря — стоит шикарного жеста для зрителей. Он почти чувствовал на себе их обожающие взгляды, когда дотронулся до обгоревших останков и принялся разжимать охватившие голову лапы монстра.

Огонь сплавил все вместе, и ему пришлось потрудиться. Наконец конечности с хлюпающим звуком отделились, открыв единственный глаз на голове чудовища.

С видом крайнего отвращения шериф уронил лапту чудовища на место.

Удар.

Рука демона неожиданно поползла вперед — слишком неожиданно, чтобы Паккард успел пошевелиться. В мгновенном приступе ужаса шериф увидел, что на ладони передней лапы открылся рот — и вновь закрылся, схватив руку Паккарда.

Он вздрогнул, потерял равновесие и сел на ягодицы, пытаясь освободиться от захвата чудовищного рта. Но зубы монстра порвали его перчатку и отхватили пальцы, а глотка уже засасывала обрубки и кровь.

Зад Паккарда заскользил на жирном месиве, и он завыл, совсем потеряв лицо. Она жива, эта тварь из нижнего мира. Паккард взывал о помощи, поднимаясь на ноги и волоча за собой массивную тушу чудовища.

Над ухом Паккарда прозвучал выстрел Его забрызгало кровью и гноем, а лапа твари, размозженная у плеча, ослабила свою жуткую хватку. Груда искореженных мышц упала на землю, и рука Паккарда — или то, что от нее осталось, — вновь оказалась на свободе. Пальцев уже не было, лишь обрубок большого и расщепленные кости суставов жутко торчали из изжеванной ладони.

Элеонора Кукер опустила ствол дробовика и удовлетворенно хмыкнула.

— Руки у тебя больше нет, — сказала она с жестокой простотой.

«Чудовища, — вспомнил Паккард слова отца, — никогда не умирают».

Он вспомнил их слишком поздно, и ему пришлось пожертвовать для этого рукой — той самой, которой он наливал выпивку и ласкал женщин. Ностальгия по прежним годам, когда все пальцы были целы, охватила шерифа; в глазах у него потемнело. Теряя сознание, он успел увидеть своего исполнительного помощника: тот поднимал камеру, чтобы запечатлеть сцену.

Лачуга, пристроенная позади дома, была убежищем для Люси. Когда Юджин возвращался домой пьяным или когда его охватывал гнев по поводу остывшей каши, Люси пряталась в хижину, где могла спокойно выплакаться. Сочувствия Люси не находила Ни у Юджина, ни у самой себя — у нее не оставалось времени, чтобы жалеть себя.

Сегодня на Юджина подействовал вечный источник раздражения — ребенок.

Дитя их любви, названное именем брата Моисея — Аарон, что значит «достойный». Прелестный ребенок. Самый красивый мальчик; в округе. Пяти лет от роду, а уже такой милый и вежливый, что любая мама с Восточного побережья гордилась бы его воспитанием.

Аарон.

Гордость и радость Люси, ребенок с картинки, он очаровал, бы самого дьявола.

Это и раздражало Юджина.

— Твой гребаный сын похож на парня не больше, чем ты, — говорил он Люси. — Он и наполовину не парень. Он годится только для того, чтобы сбывать модные туфли да торговать духами. Или чтобы быть проповедником. Тут он подойдет.

Он ткнул в мальчика рукой с обкусанными ногтями и кривым большим пальцем.

— Ты позор своего отца.

Аарон встретил отцовский взгляд.

— Ты меня слышал, парень?

Юджин отвернулся. Большие глаза ребенка глядели так, что его замутило, — не человечьи глаза, собачьи.

— Пусть уберется из дома.

— Да что он сделал?

— Ему ничего не нужно делать. Достаточно того, что он такой, какой есть. Все надо мной смеются, ты это знаешь? Смеются надо мной из-за него!

— Никто не смеется над тобой, Юджин.

— Да смеются же!

— Не из-за мальчика.

— Что?

— Если они и смеются, то не из-за мальчика Они смеются над тобой.

— Закрой рот.

— Все знают, кто ты есть, Юджин. Знают не хуже меня.

— Говорю тебе, женщина…

— Больной, как уличная собака, всегда говоришь о том, что ты видел и чего боишься…