Елена Щетинина - 13 ведьм (сборник)

– Есть! – потряс видеокассетой в пластиковом футляре муж Ани, его лучший друг.

На втором этаже часы пробили полночь.

– С днем рождения, – сказал Женя.

– А, – улыбнулся Тимка, – уже. Спасибо, друг.

Женя пожал широкую ладонь и приобнял великана.

– Вот где меня очередной год застал. И рюмок под рукой нет. Ну давай возвращаться к цивилизации. – Со стареньким, постукивающим крышкой кассетоприемника видеоплеером под мышкой Тимка двинул к люку.

– Домашнее вино бражничаете?

– Почему? – повернулся Тимка.

– Вот, – указал на пол Женя.

Друг подошел.

Рядом с колесиками передвижной вешалки стояла пол-литровая банка с водой. В нее опускалась резиновая трубка. Тимка присел на корточки, и в этот момент от края шланга оторвался пузырек воздуха и поднялся на поверхность. Тимка задумчиво кивнул и проследил взглядом: трубка уходила и терялась в складках списанных Аней платьев, пальто и плащей.

– Интересно, – сказал Тимка.

Он сгреб одежду (защелкали разбуженные деревянные вешалки) и озадаченно уставился на стеклянный сосуд, обернутый в электроодеяло. Бутыль была большая, литров на сорок, этакая самодельная реторта; ее обмотанное серым скотчем горлышко, втягивающее резиновую макаронину, выглядывало из-под многослойной одежки одеяла. Тимка потрогал.

– Теплая, – сказал он без раздражения, скорей, с осознанием опасности; «стена» упустила какую-то мелочь, и в крепость проскользнула мышь. – Хм.

– Сюрприз мужу?

– Может. Только нехорошо включенным оставлять… Да и зачем греть?

Женя пожал плечами, хотя Тимка на него не смотрел – спрашивал у фантомной Ани. Хотелось, наконец, спуститься и выпить, а потом повторить. И видеоплеер реанимировать, и кассеты покрутить, и в выборочное прошлое окунуться, а после задремать, привалившись к стенке, когда алкоголь возьмет свое, почти счастливым, почти умиротворенным.

– Что за черт…

Тимка – большой, домашний, обстоятельный – отползал по-рачьи от сосуда; правая рука, которой он упирался в пол, комкала электроодеяло. Глаза были выкачены, мясистые губы шевелились.

Женя непонимающе глянул на сосуд. Он хотел что-то сказать, из горла уже рвалось шутливое восклицание, но подавился увиденным, как куском свинины.

В марганцовочного оттенка растворе плавало тельце, желтое в свете стоваттки и ужасающе реалистичное. Первой мыслью Жени было: перед ним заспиртованный уродец из какого-то музея. Следующей – эмбрион. Но нет, существо в сосуде не походило на заснувшего зверька: никакой непропорциональной головы, скрюченных тонких конечностей, прозрачной кожицы. Нет.

За стеклом плавал маленький человек: мужчина с холодными чертами лица, русыми, как у Тимки, волосами, широкими плечами, крепкими ногами и руками и эрегированным пенисом. Над мраморной ключицей вздулась вена, живая, неспокойная.

Раскатисто громыхнуло прямо над домом, по крыше стегнул кончик исполинской нагайки.

Существо в красноватой жидкости пошевелило ногами, словно не понимая их назначения, и распахнуло глаза.

Тимка как-то неправильно захрипел. Магнитные шарики выпали из ладони Жени и застучали по занозистому настилу. Он хотел закричать, но одна мысль, одно внезапное осознание перекрыло горло…

У человечка в бутыли было лицо Тимки.

Они нашли жениха – Аня ощутила это ясно, будто находилась на дачном чердаке, в своей рассекреченной лаборатории. И утопила педаль газа. Фары вспороли дымчатую мглу. Автомобиль спрыгнул с бетонки на гравиевую дорожку. Замаячили дремлющие терриконы – близко.

Время есть, им будет необходимо отдышаться, нелепо и потерянно потоптаться у реторты, панически ища соломинку здравого смысла. В салоне «фольксвагена» раздавались их сбивчивые призрачные голоса: «Механическая кукла? Какой-то дурацкий розыгрыш?»

Она поморщилась презрительно. Два самонадеянных слепца, достаточно глупые, чтобы все испортить, чтобы откупорить банку и погубить ее труд, ее погубить. Гомункул слишком мал, а та сила, что рядится в вороньи перья, потребует платы, жертвы взамен обещанного Тимофея.

«Жертва лежит в основе всего, – учила баба Маша. – Не заплатишь – заплачешь, но поздно будет».

И она платила: порядочный заемщик. Десятина для каркающего мрака.

Баба Маша работала в интернате завхозом и пользовалась среди коллег недоброй славой. Поговаривали, что у нее дурной глаз, что дома она сушит травы и коренья, и кто перечит ей, заболеет тут же или чего хуже. Старухи боялись, нелюдимой, желчной, а она из сотни подопечных выбрала худую зеленоглазую девчонку и дала книги, и рецепты, и знания.

Ане, в отличие от наставницы, нравилось, льстило слово «ведьма», в нем звучала и «мать тьмы», и союз «ведь», объясняющий, обосновывающий.

Ведь не за тем обрекла она соседского младенчика, двумя жизнями умастила дорогу свадебному кортежу, чтобы супруг ушел теперь к другой, к сопернице без запертых чердаков. Чтобы в смерть дезертировал от ее любви. Не затем маскировалась, ковыряла землю в чертовом саду, придумала подруг, чтобы гостить у них. Выскабливала из себя или незаметно сплевывала в контейнеры сперму мужа, arcanum sanguinis hominis, как называл ее Парацельс. Слушала ночами сердцебиение мирно спящего Тимофея, его едва уловимое спотыкание.

Постигла тайну создания жизни в конце концов.

Автомобиль подскочил на выбоине, миновал осиротевшую сторожку и вторгся в дачный поселок.

Само по себе зашипело радио, затрещало давно высеянным из ротации хитом певицы Линды.

Похолодевшая, Аня выкрутила ручку приемника.

В пустых домах порхали шторы, темнота припадала к стеклам, провожала круглыми слюдянистыми глазками.

Она все исправит. Тимофею придется уехать – знакомых она известит об этом от его имени через Интернет. Самохин, бесхребетный трус, не станет серьезной преградой. Да и жениху больше не нужно мужское семя, по крайней мере первый, неудачный гомункул полностью перешел на рацион из цыплят и молока в двухмесячном возрасте, а в три покинул колбу и совершил самостоятельные шаги по чердаку.

Он достигал метрового роста и был невероятно красив, с синими глазами, мускулистыми конечностями, с изящным, в переплетении вен, эрегированным членом. По мощным плечам, по животу и влажным щекам гладила его Аня, когда он умирал, страшно и натужно пища, и сожалела, что ей не выпадет шанс заняться любовью с этим произведением искусства – ее искусства. Она закопала жениха на заднем дворе, в костях собаки Каштанки, и принялась устранять ошибки.

Устранение ошибок – вот что стояло на повестке дня.

«Фольксваген» свернул к кирпичному забору и уткнулся кормой в земляную насыпь. Единственный дом с горящими окнами – дача Тимки.

«Сейчас ты обязана быть сильной», – велела она себе.