Эгис Румит - Песня для Корби

— Зачем ты это сделал? — спросил Ник.

Корби услышал гул подходящего поезда.

— Бежим! — крикнул он.

Он рванул Ника за руку и бросился к платформе. Люди мелькали мимо. Поезд окатил их теплой, ревущей волной воздуха, нагнал и обогнал. Несколько секунд они бежали вдоль него. Потом открылись двери, и двое подростков запрыгнули внутрь.

Корби, задыхаясь, остановился, согнулся и несколько секунд отдыхал, уперев руки в колени. В середине летнего дня вагон был полупустым. Поезд тронулся. Через окно Корби увидел Белкина, выскакивающего на край платформы. Он уже опоздал.

Ника трясло. Он в изнеможении опустился на сиденье в углу вагона. Его шея шла красными пятнами. Корби снова протянул ему руку.

— Пожми ее, — сказал он, — вспомни, что мы друзья.

— Иначе что? — спросил Ник. — Опять попытаешься себя зарезать?

Корби с протянутой рукой стоял перед ним.

— Иначе ты забудешь все, что было хорошего в твоей жизни, — сказал он, — и останется только то, что с нами случилось после смерти Андрея.

— Потому что ты себя убьешь? — спросил Ник.

— Потому что ты меня пошлешь, как я послал его, — сказал Корби. — Пошлешь просто потому, что тебе показалось, что я сделал не все, что мог.

— Это не лучше, чем посылать человека за то, что он не любит рок, — заметил Ник.

Корби все еще протягивал ему руку. На порезанных пальцах начинала запекаться кровь.

— А я и не говорю, что я лучше тебя, — ответил он. — Я говорю, что так нельзя делать. Никому. Никогда.

— Я не знаю, — измождено сказал Ник. — Меня все это достало. У тебя рука в крови.

— Плевать, — ответил Корби. — Я хочу, чтобы мы помирились.

— Хорошо, — решил Ник. — Только если ты не станешь больше шантажировать меня своей смертью.

— Только если ты не станешь желать мне смерти, — сказал Корби.

— Я не желаю тебе смерти, — ответил Ник.

Его лицо дрогнуло.

— Я хочу, чтобы ты вырос в хорошего человека, — добавил он.

— Я не стану просто так шантажировать тебя своей смертью, — ответил Корби.

Ник протянул ему руку, пожал ее и накололся на булавку. Это была одна из тех булавок, которые Комар вкалывал в свои штаны.

— Какого черта? — морщась от боли, спросил он.

Корби сжимал его руку, пока булавка не вошла глубоко и пока ладонь Ника не перепачкалась в крови его порезанных пальцев. Наконец, он отпустил. Ник вытащил булавку из своей руки. На месте прокола выступили капельки крови.

— Я объясню, — обещал ему Корби. — Помнишь историю, которую вы с Арой мне рассказали?

— Какую? — переспросил Ник.

Корби сел рядом. Люди сначала нервно оглядывались на них, а потом старались совсем не смотреть. За окнами проносилась грохочущая черная пустота тоннеля. Вагон был старый, с желтыми круглыми лампами, со стенами из пластика, покрытого древесным узором, и сиденьями из залатанного кожзаменителя.

— Как Ара стал черным братом, — ответил Корби. — Вы рассказали мне это, когда мы еще только познакомились.

— Да, — подтвердил Ник.

Это произошло задолго до их знакомства с Корби, в третьем классе, после чтения Купера, когда они порезали, а затем скрестили свои ладони. Их кровь смешалась. Они немного перестарались, и им пришлось идти к матери Ары, чтобы она помогла остановить ее. Сначала они хотели назвать Ару красным братом. Но его мать, заливая их руки перекисью, сказала, что индейской крови в ее мальчике нет, только негритянская. В результате Ара стал черным братом, а Ник — красным братом. Вот только к Аре его кличка прижилась, а к Нику — нет.

— Будь моим братом, — сказал Корби. — Наша кровь теперь тоже смешалась.

Ник посмотрел на свою перемазанную в крови руку и как-то странно улыбнулся.

— Буду, — согласился он. — Но, Корби, все, что ты делаешь, какое-то странное. Сумасшедшее. Чрезмерное.

Он посмотрел на Корби. Корби улыбнулся ему в ответ.

— Ты — белый брат, — сказал он. — А я — красный.

Он тронул прядь над своим лбом.

— Да, действительно, — согласился Ник. — Нам тогда не хватало настоящего красного брата.

— Я индеец Джо, — добавил Корби.

Ник покачал головой.

— Ты псих, — сказал он. — Мы убежали из отделения полиции. Из единственного места, где нам могли помочь. Андрея убили. Твоего деда убили. А мы просто едем в метро. Мы можем не дожить не то что до суда, но даже до поимки преступников.

— Ты боишься? — спросил Корби.

— Как любой нормальный человек, — ответил Ник. — Но дело не в этом. Дело в том, что все, что ты сделал за последние дни, неразумно. Я хочу, чтобы ты это понял.

«Ты помнишь, что у нас был целый мир? Помнишь, какие ты придумывал игры?»

— Перестань, — сказал Корби. — Давай поиграем.

— Давай вернемся, — предложил Ник, — и ты все расскажешь Крину.

— Ник, — вздохнул Корби, — все, что я делаю, разумно, потому что я достиг за последние два дня большего, чем ты. Вчера утром я хотел себя убить. А потом стал вспоминать свое детство, время до гибели родителей. И я, кажется, что-то понял.

Он перевел дыхание и заговорил снова.

— Если мы сделаем то, о чем ты говоришь, смерть Андрея снова настигнет нас и на этот раз убьет. Она раздавит тебя и меня, сведет с ума. Мы снова увидим, как умирали наши родители, и никогда не выберемся из этого покалеченного мира.

Ник долго молчал.

— Ты Джек, — сказал Корби, — бедный фермер из Томстауна. Перекупщики земли оставили тебя без гроша. Я — индеец Джо, сбежавший из резервации. Ара — негр Джим, обокравший своих хозяев.

Корби вдруг почувствовал, как настроение изменилось. Ник слушал его. По-настоящему слушал.

— Мы вместе потому, что на нашей стороне больше никого нет, — добавил Корби. — Мы банда. Мы ужас каньонов и гроза поездов. За наши головы дают по десять тысяч баксов.

— Но каждая охота оказывается неудачной, — вдруг ответил Ник. — Мы появляемся ночью и уходим на рассвете, оставляя за собой темные города. Шерифы бросают оружие, когда встречают нас в пустыне.

— Мы пахнем порохом и виски. И на наших руках кровь, — сжимая в кулак окровавленную ладонь, сказал Корби. — Женщины специально ищут нас, чтобы завести смелых детей.

— Днем и ночью мы мчимся под небом на наших вороных скакунах, — продолжал Ник. — Дым наших костров стелется по карнизам ущелий. Дым наших костров столбом поднимается в дикой степи. Мы везде и нигде. Никто не поймает нас, никто не остановит.

Поезд прошел мимо станции. Подростки спрятали окровавленные руки, и люди перестали обращать на них чрезмерное внимание.

— Но каждый знает, — закончил Корби, — грохот твоих револьверов, бесшумный блеск моих стрел и страшные всполохи пламени, вырывающиеся из винтовки черного Джима.

Друзья замолчали. Ник низко опустил голову. Через некоторое время он заговорил снова, но каким-то другим, подавленным и осипшим, голосом.