Олег Ёлшин - Охота на мамонта

– Наливай! – в нетерпении перебила его она. Потом схватила бокал и залпом его опорожнила до самого дна.

– Ну, кто так пьет? Нет, ну вы только посмотрите на нее, коньяк 200-летней выдержки, а пьет, как бормотуху в подворотне. Ну и замашки у вас, девушка! Где вы этому научились? Нужно погреть бокал в руках, понюхать, ощутить аромат, цвет… Запомни третье! Все нужно делать красиво, даже спиваться!

Но она уже его не слышала. В мозгах появилась долгожданная тишина, которой в этот момент она и наслаждалась. Абсолютная тишина! Коньяк ей помог!

После продолжительной паузы очнулась и услышала голос Фимки:

– Урок окончен. По маленькой?

– Наливай! – вяло махнула она рукой. Взяв бокал, подняла его к глазам и, прищурившись, сквозь него посмотрела на Фимку.

– Ты решил меня споить одной бутылкой?

Тот засмеялся.

– Почему же одной? У нас масса этого добра. В соседней комнатке, милая девушка, находится, не кто иной, как любитель Корвуазье. Тот самый его почитатель со всеми регалиями и званиями. Ему и поставляют этот замечательный коньяк. А он не жаден. Позабыл о своем величии и балует нас.

– Тоже завис? – удивилась она, – прошло уже две сотни лет.

– Да, дорогая. И надолго. А как ты думаешь? До рекорда Палыча ему, конечно, далековато, но, все равно долго еще придется ходить с могилки на могилку. Сама понимаешь – войну прощают солдатам, но не Императорам.

– Понимаю, понимаю, – произнесла она и снова выпила. – У вас там прямо цветник,… вернее, рассадник, – и взглянула на Фимку.

– И как ты докатился до такой жизни? – сурово спросила она, в упор на него уставившись. – На себя посмотри. Не стыдно на тот свет являться в таком виде? Как на помойку!

От таких слов он поперхнулся, но промолчал и снова налил ей бокал. Она незамедлительно выпила, продолжая сверлить его глазами. А он смотрел на нее с интересом, о чем-то думая.

– Теперь себе! – засмеялась она. Коньяк придавал ей силы и невероятное веселье.

– Можешь не предлагать, бесполезно, – улыбнулся он. А она продолжала:

– И как же ты собираешься избавиться от своей проблемы?

– Очень просто, – ответил тот, подливая в бокал и внимательно наблюдая, как она пригубила. Только теперь Лея заметила, как по его лицу пробежала тень, лоб сморщился в морщинах, глаза прищурились. Словно это он пил коньяк, а не она.

– Вот так, наливаю кому-нибудь и смотрю, как тот делает это. Осталось еще полторы тысячи бутылок.

Лея снова отпила и по лицу Фимки поняла, чего это наблюдение ему стоило. Он помнил вкус этого пойла, он ощущал его аромат, крепость. В этот момент в горле у Фимки горел неугасимый огонь выпитого когда-то давно, и сейчас его мутило уже не от самого коньяка, но от его отсутствия. Это была настоящая ломка.

– Память, странная штука, – очнулся Фимка после очередного ее глотка. – Она не дает покоя. Гложет!

Девушка снова отпила, а Фимка громко крякнул, затряс головой и махнул рукой, сжатой в кулак: – Хорошо! Нет! Ну, хорошо же пошла, зараза!

Она чуть не подавилась от такой реакции, но ей стало весело и интересно. Это была какая-то незнакомая терапия. В какой-то момент ощутила себя садисткой, которая пила воду, а рядом находился человек, умирающий от жажды. Она отставила бокал и уставилась на него.

– Ты мне скажи! Как здоровый, взрослый, умный мужчина мог утопить себя в бочке с водкой? – воскликнула она. – Как можно было превратить себя в такое ничтожество? Мужик ты или кто?

По его лицу пробежала гримаса удивления, недоумения, а потом обиды. Он уставился на нее и хотел, было, ответить. Потом, отражаясь в ее больших глазах, увидел себя, словно в зеркале и проворчал:

– Не всегда я был таким.

Теперь в его взгляде застыли отчаяние и боль.

– Прости, – прошептала она. Но он отвернулся, и мышцы на его лице напряглись. Она даже заметила, как капля пробежала по его щеке.

– Ну, пожалуйста, извини меня, – повторила она. – Я не хотела… Я пьяна… Хочешь, я выпью всю эту чертову бутылку?… Или разобью ее? А хочешь, я куплю тебе новые ботинки? Или носки? Давай тебя прилично оденем. А ну-ка быстренько вставай, – уже завелась Лея, – давай, давай, пойдем отсюда, – и потащила его за рукав к выходу. Фимка почти не сопротивлялся. Он был ниже ее ростом, и со стороны могло показаться, что взрослая дочь ведет за руку своего подвыпившего папашу. Лея мгновенно протрезвела, а он безвольно плелся следом за ней.

Они долго выбирали одежду. Лея зачем-то таскала с собой большую сумму из нерастраченных денег Оксаны, и сейчас привела его в дорогой магазин. Продавцы смотрели на эту парочку с удивлением, но этим двоим было на них наплевать. Через час Фимка выглядел, как добропорядочный господин в пиджаке и галстуке. Рубашка в полоску стройнила его полноватую фигуру, в манжетах сверкали дорогие запонки, а на ногах изящно сидели лайковые ботиночки, под которыми были, естественно, самые дорогие носки.

– Смотри! – воскликнула она, подведя его к зеркальной витрине магазина. Он замер в оцепенении, в упор разглядывая незнакомого мужчину в ее отражении. Он не верил своим глазам и как-то замялся:

– А можно…

– Можно…

Она достала из сумки бутылку с остатками коньяка, который прихватила из ресторана и протянула ему.

– Это?

– Нет! Нет! – в ужасе воскликнул он. – А… у тебя деньги еще остались? – вдруг каким-то детским голосом задал он свой вопрос. – Я малость поиздержался.

– Конечно! – воскликнула она. – Конечно, есть.

– А можно… мороженого?

– Мороженого? – переспросила она.

– Да! Купи мне, пожалуйста, мороженое. Здесь есть маленькое заведение. Осталось еще с давних времен. Меня мама иногда водила туда в детстве. А потом я сына приводил туда. Мы можем пойти в кафе-мороженое?

– Ну, конечно, – ответила она. – Пойдем, пойдем, мой хороший. Будет тебе мороженое. Будет, все будет…

– Знаешь, я был когда-то актером и играл в театре. У меня даже были две эпизодические роли в кино.

Фимка развалился в удобном кресле, перед ним стояла вазочка с остатками шоколадного мороженого и бокал с настоящим Лимонадом, а не какой-то заморской бурдой. Так он захотел сам.

– Хочу Лимонад! – капризно заявил он официанту, как только им протянули меню. А теперь он вспоминал:

– У нас был замечательный театр. Все были молоды. Все были влюблены и талантливы. Мы выходили на сцену и играли, мы жили на этой сцене. И казалось, что конца этому не будет никогда. Ведь играют же некоторые актеры до самой старости, а некоторые театры живут целые столетия. Но наступили 90-е. Наш главный режиссер, он же директор, сориентировался, так сказать, почувствовал время, новую волну и продал театр. Вернее, его здание. А нас выкинул на улицу. Сейчас там ресторан, он находится там и поныне. На месте партера пьют водку и жрут, а на сцене (ее почти не изменили, только немного уменьшили) танцуют голые девки и показывают стриптиз. Вроде бы все хорошо – и здание живо, и приходят люди-зрители, только театра больше нет.