Маркус Хайц - Ритуал

Жан обошел комнату, отмечая, что на голых стенах нет ни одного мирского украшения. Лишь большое распятие, картина с изображением святого Григория и статуя Девы Марии нарушали серую монотонность гранита.

В центре стола аббатисы располагался письменный прибор, под ним — аккуратно сложенные заметки: цифры расхода ниток и доходов от продажи сыров. Рядом был раскрыт перекидной календарь на подчеркнутой дате, 24 мая.

Последнее разбередило любопытство Шастеля.

«Посещение рынка… или нападение?»

Жан прислушался, не приближаются ли шаги. Стоит ли рисковать, роясь в чужих записях? Обогнув стол, он перелистнул страницы.

К немалому своему удивлению, он заметил, что помечены все дни, в которые случались нападения бестии. Были записаны даже названия мест, где произошли эти ужасные события. И последние нападения 1 июня тоже.

«Какой у нее в том интерес?»

Внезапно Жану вспомнилось, как они встретились впервые: в лесу Виварэ, незадолго до смерти луп-гару и появления второй бестии. А после аббатиса оказалась и в Мальзье…

«Неужели ей известно что-то об оборотне, на которого я охочусь?»

Жана пронзило ужасное подозрение. Подойдя к окну, он посмотрел на аптекарский огород. Будучи лесником, он хорошо разбирался в растениях, встречающихся в лесу, и сейчас пытался вспомнить, какие травы были тогда в корзине у аббатисы… С удивлением обнаружил их же на аккуратных грядах огорода. Но если они в изобилии имелись в монастыре Сен-Грегуар, зачем тогда Григория проделала дальний путь в ту чащу? И притом одна?

Тут бег его мыслей прервали. Дверь у него за спиной открылась. Резко обернувшись, Жан увидел на пороге Григорию. Ее лицо блестело от пота, на темной сутане проступили влажные пятна.

— Добрый день, мсье Шастель. — Она вымыла руки в стоявшей на столике у порога глиняной миске. — Я с поля, воевала с сорняками. Один Господь знает, почему Он дозволяет им расти там, где мы возделываем землю. — Она вытерла руки полотенцем. — Мне кажется, вы несколько удивлены, мсье. Ora et labora — вот девиз нашего ордена: молись и трудись. Терять время попусту не в наших правилах.

Сев к столу, она наморщила лоб, увидев, что ее календарь открыт на 1 июня, и быстро убрала его в ящик стола, не заметив, как выскользнула и упала на пол грязная записка.

— Чем могу вам помочь, мсье? Если вы ищете бестию, тут ее нет.

— Вы уверены?

Вопрос вырвался у него прежде, чем он успел сдержаться. Жан поспешно сдернул с головы треуголку, чтобы отвлечь внимание от своих слов. Тем не менее, от него не укрылось, что Григория едва заметно вздрогнула. Одна ее рука легла на четки, висевшие у нее на груди.

— Нет, я не на охоте. Я тут из-за Антуана. Мне хотелось узнать, не появлялся ли он тут с нашего разговора в Мальзье.

Она дружелюбно кивнула.

— Благодарю вас за заботу. Нет, больше я ни его, ни его пса не видела. И это доставляет мне большое облегчение, а Флоранс, по счастью, вообще не заметила его ночных блужданий. Это… это очень бы ее напугало.

Жану показалось, что высокомерие с нее отчасти спало. Теперь был его черед сделать шаг ей навстречу.

— Я хотел еще раз поблагодарить вас за предостережение против Данневалей.

— Мне показалось правильным, чтобы вы об этом узнали. Если Данневали подыскивают подозреваемых, то пусть открыто с вами поговорят, а не выспрашивают за вашей спиной.

Ему вспомнились слова молдаванина о Флоранс.

— Раз уж мы заговорили про вопросы и открытость, скажите, откуда родом ваша воспитанница?

— Чем вызван ваш интерес, мсье?

— По всей очевидности, мои сыновья попали под ее чары. Разве я не вправе узнать о ней побольше? Или это тайна?

Григория сложила руки перед собой.

— Мы этого не знаем. Однажды ночью младенец просто появился в корзинке у наших ворот, — помолчав, сказала она. — Мы не нашли ничего, что указывало бы на ее происхождение, но мешочек с золотыми монетами и регулярные ежегодные выплаты позволяют предположить, что речь не идет о крестьянине.

Серо-карие глаза требовали от него безмолвного обещания не разглашать эти сведения.

Доверие аббатисы Жана обрадовало.

— Понимаю.

Вероятно, Флоранс — внебрачная дочь знатного человека, который не решился убить новорожденную и предпочел отдать ее на воспитание.

— Не хотите присесть ненадолго, мсье Шастель? — предложила аббатиса.

Кивнув, он сел против нее, не отложив при этом мушкета. Его он держал вертикально, положив руку надуло, точно король на скипетр.

— К сожалению, я больше не видела и Пьера в нашей часовне, — сказала Григория и предложила леснику воды, которую он с благодарностью принял. — У меня сложилось впечатление, что, в отличие от вас, он не отвергает церковь и Бога. Вы его урезонили и ему тоже запретили приходить в монастырь Сен-Грегуар? Это очень меня печалит. Господь рад молитвам в доме Своем.

— Господь? — фыркнул Жан, ведь разговор на его взгляд грозил свернуть на религию. — Я с этим покончил.

Она посмотрела ему в глаза, дружелюбно и испытующе одновременно, словно старалась прочесть его мысли.

— Почему, мсье Шастель? — Она подалась вперед. — Не будем ради разнообразия говорить про пастора Фрика. Вопрос я вам задала еще в Мальзье, перед тем, как нас прервали. Господь никому ничего дурного не делает.

Он крепче сжал зубы.

— Вот именно, — презрительно бросил он. — Господь никому ничего дурного не делает, но и доброго тоже. Как еще он мог допустить, чтобы… — Он запнулся.

— Что допустить, мсье Шастель?

— Нет, оставим этот разговор. — Жан покачал головой, в глубине души он боролся с желанием открыть перед ней свои сомнения. Что-то неотступно подталкивало его выговориться. После того, чему он был свидетелем в Согю, после их разговора, он больше не равнял аббатису с другими служителями церкви. — Вы правда хотите знать? Ну… Трудно верить в любовь Божью, когда изо дня в день видишь несправедливость, против которой Он ничего не предпринимает. Где Господь справедливый, когда Он так нужен? Когда бы Он наказывал алчных и лживых? Какой миру толк с того, что Он творит суд за гробом, а не на земле? — Сам того не желая, лесник заговорил враждебно. — Вы несете людям слово Его, аббатиса? Как вам удается верить в то, что вы рассказываете людям? — Он указал за окно. — Вы знаете Фрика. Вы видели, в какой роскоши живет он и другие попы? Какие богатства они накапливают и как требуют с крестьян поборы на церковь, взимают десятину, чтобы набивать себе амбары и чердаки? — Ом подался вперед, его могучий кулак бухнул по страницам конторской книги. — А как с вашим монастырем? Что происходите деньгами, которые вы собираете? Вы прячете луидоры в монастырской церкви или нижнее белье у вас тканого золота?

Григория не утратила спокойствия. Она почти достигла желаемого, и такая гневная вспышка показывала, что она проникла ему в душу глубже любого священнослужителя до нее. В голосе лесника она слышала ожесточенность и горе. Гнев на благосостояние и образ жизни некоторых клириков лишь прикрывал другую обиду. Было еще что-то, какое-то особое событие в его жизни, отвратившее его от креста. Тут ей вспомнилось одно случайно оброненное им замечание.