Виктор Торчинов - Таинственная самка: трансперсональный роман

Вечером этого памятного дня мы с Анатолием сидели в его скромном гостиничном номере и обсуждали происшедшее. Наше объяснение с приехавшей милицией и следователем оказалось, во многом благодаря статусу Анатолия, весьма кратким. Как я понял, уголовное дело по факту самоубийства возбуждено не будет, ибо картина вполне понятна: психическая неуравновешенность и эмоциональный стресс. Меня только предупредили, что если родственники все же настоят на возбуждении дела, меня вызовут как свидетеля. Тем не менее сил возвращаться домой в тот же день у меня не было, и я решил задержаться в Москве еще на сутки, а Анатолий, у которого был двухместный номер, пригласил переночевать у него.

Меня, собственно, интересовал один вопрос: почему не подействовал препарат. Анатолий очень быстро рассеял все мои недоумения:

— А это вовсе и не был ДМТ-Ф. Плацебо, пустышка. Препарат был подменен — нами, конечно, — в день, когда вы, прости, ты, вдруг, вроде бы ни с того ни с сего, в первый раз отправился к Королеву в Москву. Несанкционированное проникновение в жилище гражданина, хе-хе… Твой приезд был очень кстати. Королев несколько взволновался из-за твоего неожиданного появления и утратил бдительность, иначе он с его парапсихическими способностями немедленно обнаружил бы подмену. Так что никаких тайн. А оригинал уже давно возвращен в институт и хранится теперь в особом сейфе, оттуда его уже не возьмешь.

— Значит, он не обладал всеведением?

— Определенно нет. Во-первых, его, конечно, ограничивало человеческое тело. Во-вторых, он не мог полностью освободиться духом из узилища техиру — один коготок дракона, так сказать, увяз. Вероятно, если бы он прорвался в область свободы, то полностью реализовал бы свою божественность и тогда…

— М-да…

Мы минуту помолчали, осушив по стакану пива.

— А скажи, Толя, как вы все же вообще узнали, что препарат украл он?

— Да после твоего рассказа как Головачеву в институте, так и мне у Сергея эту задачку решил бы любой, прости меня, идиот, не находящийся под гипнотическим воздействием, силу которого наш дракон явно переоценил. Мы проверили, и все подтвердилось.

— Что же ты мне не сказал, а морочил голову, поощряя на всякие выходки. Этот сейф Ильи, например…

— Говорить было бесполезно. Стена гипноза не позволила бы тебе это принять. Все должно было развиваться своим ходом, естественно и спонтанно. И оказалось, что именно такая тактика и привела нас к грустному, но положительному результату. Теперь ты скажи мне, как же ты догадался, что я из ФСБ? По-моему, ты этому ничуть не удивился сегодня, там, у Андрея, и вроде бы уже все знал.

— Так, результат некоего прозрения после психоделического сеанса, побочный такой результат. Но Сереге я все же уши надеру, равно как выскажу свое «фэ» и Троллю. Тоже мне, друзья и коллеги, называется.

— Мы их очень просили… Надо сказать, Сергей Соловьев не очень-то и врал, когда рекомендовал меня как оккультиста и герметиста. В конце семидесятых — начале восьмидесятых я и действительно был вольным оккультистом с диссидентским кукишем в кармане. Скажи мне тогда, что в органах буду служить, здороваться бы перестал. А лет десять тому назад, когда я увидел, как разные оккультные сюжеты вторгаются в жизнь общества и государства, причем весьма трагическим или, по крайней мере, драматическим образом, я понял, что надо менять позицию, тем более что и власть сменилась, и страна обновилась… И вот теперь ФСБ. Согласись, здорово мы все это разгадали.

Я признал. Что было, то было.

Мы поговорили об Андрее. При всем ужасе, который вызывал его — неважно, исполнимый или неисполнимый — замысел, нам обоим было его жаль: его душа «страдала и любила», так пусть и «рай откроется для любви». К полуночи, когда на полу выстроилась внушительная батарея опустошенных бутылок «Клинского», а мы почувствовали себя выжатыми лимонами, пришло время ложиться спать. Но долго еще перед моими глазами стоял невыразимо прекрасный образ белоснежного дракона, заполняющего собой и своим сиянием всю вселенную. Мои глаза стали влажными, мне было грустно, но грусть моя была светлой — я впервые до конца понял этот образ Пушкина. Я заснул и мне снились какие-то неопределенные, но умиротворяющие образы…

На следующий день я распрощался с Анатолием, прогулялся по Москве и на четверть часа заехал на квартиру покойного Андрея, где обнаружил Полину Моргенштерн — приятную и элегантную даму, и кота — господина Отто. В Питер я вернулся «Авророй» и к полуночи уже был дома к радости Инны. Филипп, кажется, был тоже рад, но виду не подал.

На следующий день я зашел в институт и договорился с Константином Ивановичем, что со следующего понедельника ухожу в отпуск, после чего сразу же написал соответствующее заявление, подписал его у внезапно появившегося в институте Георгия Тиграновича, прошептавшего мне на ухо: «Спасибо вам, голубчик, мне уже обо всем сообщили», и отнес в отдел кадров.

Выходя из института, я снова осознал тот момент, когда моей ладони коснулась массивная медная дверная ручка, но я впервые подумал, что, может быть, распрощаюсь с институтом и раньше, чем жизнь распрощается со мной.

Потом пошла череда дней, занятых работой над диссертацией и прогулками с Инной. Однажды я обратил внимание на то, как громко и торжественно звонят колокола Князь-Владимирского собора. Я вспомнил, что как раз сегодня 18 августа, канун дня Преображения Господня. Я зашел в храм. Хор величественно пел: «Да воссияет и нам, грешным, Свет Твой присносущный, молитвами Богородицы, Светодавче, слава Тебе!»

И последний штрих. Господин Отто теперь живет у меня, ест «Кити кэт» и сметану и вполне доволен жизнью.

При жизни автора была опубликована отдельно только первая глава «Таинственной самки»: Вестник Балтийской педагогической академии. Вып. 76. СПб., 2007. С. 98–113.

См.: Усманова А. Р. Умберто Эко: парадоксы интерпретации. Минск, 2000. С. 13.

Конспект, резюме (англ.). Здесь и далее — примеч. ред.

Менгеле Йозеф — нацистский врач, проводивший опыты на узниках Освенцима.