Эгис Румит - Марат. История одной души (СИ)

— Отец! — заревел он. — Я тебя ненавижу. Ты отнял у меня все. Эй, ты, толстый черный ублюдок, который обрюхатил арабскую шлюху! Не отсох ли к старости твой член?

Марат захохотал, наслаждаясь собственным остроумием. Он упражнялся в нем так же долго, как ломал эти прутья.

— У нее был СПИД! Надеюсь, она заразила тебя! Ты бы уже сдох, если бы не французские врачи, да, богач?

Черный дым круглыми завитками просачивался сквозь дырку в окне. Дом молчал. За окном был пустой угол двора, пальмы и клочок неба, но Марат их не видел. Все поглотил смог. Гарь липла к тропическому туману, делала воздух совсем непроницаемым.

Из глаз Марата потекли слезы, но он не плакал. Его лицо искажалось усмешкой ненависти. Эту ненависть загнали ему в глотку. Он не мог причинить вреда ее предмету, и от этого она скисла, став противной, как этот липкий резиновый дым.

Он ненавидел своего отца. Он ненавидел его так, как только мог ненавидеть. От этой ненависти болела голова и распухали пальцы. От нее каменными становились виски. Она могла сделать опиумный дым теплым, но ее не хватало, чтобы сокрушить решетку.

Марат видел своего отца только раз. Он помнил его пеструю национальную рубашку и золотистые остроносые туфли-тапочки. Он помнил его жирное лицо и его насмешки. Он помнил роскошный зал, в котором был пленником.

Буаньи сидел в кресле на возвышении. Рядом с ним стоял небольшой стол и несколько пустующих мест для гостей. Марата втащили в покои, пригнули вниз и заставили смотреть на гладь мраморных плит.

— Это убийца Атреско? — спросил чернокожий толстяк.

— Да, сэр, — подтвердил Фахид.

Глаза Буаньи остановились на лице слуги.

— Зачем ты его сюда привез? — поинтересовался он.

За этим вопросом поднималась тень гнева. Марат чувствовал, что этот человек может рассвирепеть, если араб не найдет нужных слов.

— Сэр, я боюсь, Вы не захотите, чтобы Ваши люди слышали то, что я сейчас скажу, — вкрадчиво заметил Фахид.

— Прикуйте пленника, — отрывисто приказал Буаньи.

Марата дернули за обе руки. Он не ожидал этого. Его бросило вверх, а потом вниз. Он больно ударился затылком, ощутил ледяной холод мрамора под своей спиной. Двое охранников пристегнули его наручниками к выступающим из пола стальным кольцам.

— Оставьте нас.

Марат, как мог, приподнялся от пола и, вытягивая шею, смотрел на него. Пока выходила охрана, Буаньи протянул через стол руку и сорвал ягоду с лежащей на золоченом блюде виноградной кисти.

— Так что? — спросил он, когда двери закрылись.

— Моя профессия — находить людей, — сказал Фахид, — и я не забываю их лиц, даже если они меняются со временем.

— Ты тянешь, — резко заметил Буаньи. Он положил ягоду в рот, его мясистые губы сомкнулись на ней. Он казался старым пауком, присосавшимся к беззащитному соску жизни.

— Вы давали мне разные задания. Шесть или семь лет назад я часто занимался обычными гражданскими делами, — продолжал Фахид. Он вовсе не спешил сообщать новость. И Буаньи это понимал. Марат чувствовал, как усиливается внимание черного толстяка. Если Фахид сейчас скажет глупость, он заплатит за это.

Но мусульманин знал цену себе и своим словам.

— Я помогал юристу Ульриху Юль Амане, когда Вы отправили его в Ямусукро, чтобы он нашел и устроил жизнь сына Камилы Шудри.

— Вы отправили его в колледж, — сказал Буаньи. — Я помню. Я хотел бы увидеть его, когда он подрастет.

— Он уже взрослый, — ответил Фахид, — и он перед Вами.

В зале наступила тишина. Буаньи медленно встал.

— Ты уверен? — спросил он.

— Я видел его еще мальчишкой, — сказал Фахид, — но сомнений быть не может. Я не путаю лица.

Отец приблизился к Марату.

— Как его зовут? — поинтересовался он.

— Пусть ответит сам, — предложил мусульманин. — Это будет лучшим подтверждением моей правоты.

Буаньи остановился над пленником.

— Как твое имя? — потребовал он.

Марат пожирал его глазами. Он представил, как этот толстяк трахает его мать. Он понимал, что это случилось почти двадцать лет назад, что все изменилось с тех пор, но в его воображение Буаньи был таким, каким он был сейчас, а Камила — такой, как в последние часы перед своей смертью. Марат видел, как его толстые пальцы, перепачканные фруктовым соком, скользят по ее оранжевому разлагающемуся боку, слышал, как она стонет в предсмертном порыве похоти. Марат мог сосчитать кровавые корки, которые сорвал его член, прежде чем пробиться в ее гнилое влагалище, мог коснуться пятен гноя на их брачном ложе, мог вдохнуть запах влажного пота, которым изойдет этот чернокожий старик, когда будет трудиться над ее телом.

Он откинулся назад, уперся затылком в пол, а потом рванул вверх и плюнул. Его слюна обрызгала толстое лицо Буаньи, и он захохотал. Он лежал на полу, перемазанный кровью проститутки Малик, и смеялся, как безумный. Потому что он плюнул в лицо своего отца. Губы Буаньи сложились в маленькую «О» ярости и отвращения. Он достал разноцветный носовой платок и вытер свою щеку.

— Считай, что я вернул тебе сперму, которая пролилась сквозь дыру в резинке, — прошипел с пола Марат.

Он подтянул ноги и съежился, ждал, что тот ударит его ногой в пах или в живот, но Буаньи не шевелился. Он с перекошенным лицом смотрел на сына. И Марат вдруг начал понимать, что тот видит. От этого чувства его замутило.

Буаньи видел себя. И Марат, глядя в его лицо, тоже увидел себя. Он вдруг узнал свои порочные губы, вдруг понял, какими они будут, если он проживет еще сорок лет. Он узнал свои яростные глаза, склонные к тому, чтобы воспаляться, покрываясь сеткой красных капилляров. Он узнал под слоем жира свои мощные плечи и руки, которыми он так много убивал.

И одновременно обострились противоречия. У его отца был другой нос, разбитый и толстый. Его лицо, более округлое и намного более темное, казалось огромной подгнившей сливой с глазами.

— Он убил Атреско? — переспросил Буаньи.

— Да, — подтвердил Фахид.

— Только его? — поинтересовался отец Марата.

— Нет, господин, — сказал сыщик. — Он убил его охранника и водителя его машины. Потом он убил несколько проституток.

— Сколько? — спросил Буаньи.

— Нашли пять изувеченных тел, — ответил Фахид. — Следы одного ножа. Но это не все.

Араб сделал почтительную паузу, но чернокожий толстяк молчал, глядя на сына.

— В районе Нгокро кое-кто считает, что до этого он убил своего одноклассника из школы для бедных. Он мог убивать постоянно. Но в последнее время его преступления стали слишком очевидны.

— Я убил Камилу, — сказал Марат. Он безумно улыбнулся, когда увидел, как дрогнуло лицо отца. Он поразил его.

— Я задушил ее, — продолжал он, — а потом пошел в школу.

— Да он просто маньяк, — вслух подумал Буаньи.