Эгис Румит - Марат. История одной души (СИ)

Марат чувствовал, что теряет силы. Спина болела, будто в нее вернулись все удары, нанесенные Гиллой. Расплеталось колдовство Намон, таяла опиумная дымка. Он зарычал сквозь стиснутые зубы. Он вдруг снова превратился в маленького звереныша посреди осуждающей толпы. Но теперь он был вооружен. И он начал стрелять.

В цель попала только первая пуля. Она выбила из руки Марти револьвер. Молодой человек беззвучно охнул. Его разорванная кисть взорвалась кровавыми брызгами.

Марат продолжал стрелять, но дуло его оружия уводило все выше. Марти, приоткрыв рот, смотрел в жерло смерти, а пули пролетали у него над головой. Наконец, очередь кончилась. Марат еще раз нажал на курок и услышал знакомый звук осечки.

Он понимал, что это значит. Но у него еще оставалась граната. Он выдернул из нее чеку и повернулся к толпе белых мужчин.

— Марти, падай! — закричал кто-то. — Ты на линии огня!

Марат встретил пристальный взгляд серых глаз Сангаре над прицелом автомата. Он замахнулся, чтобы бросить гранату, и услышал шорох у себя за спиной. Этот шорох означал, что Марти упал на траву. Марат повел руку вперед. Сейчас граната полетит, разорвется, и все эти белые превратятся в клочья ткани и веер алых брызг.

Загрохотали автоматы. Стрелял не только Сангаре. Стрелял и Филипп, и еще десяток мужчин, которые побросали лопаты, чтобы взяться за свое оружие.

Марат понял, что больше не держит гранату. Что-то случилось с его рукой. Ему больше не было холодно. Он чувствовал жжение, будто упал в огромную кастрюлю с кипятком.

Он посмотрел вниз и увидел, как из его изорванного пулями тела вываливаются ленты кишок. «Странно, — подумал он, — ведь меня не могут убить враги».

— Да, — подтвердил насмешливый голос Намон, — не могут. Но ты уже сделал это сам.

Стрельба стихла. В оглушительной тишине Марат услышал звук. Тихий удар и шорох. Звук был почти таким же, как когда упал Марти. Это граната достигла земли и с надгробного холмика скатывалась к ногам того, кто ее уронил.

Марат упал на плиты серебристо-белого камня. Сквозь их искристую гладь текли потоки голубого света. Они сплетались в узор — огромную, мерцающую в полумраке паучью сеть.

Никогда еще он не был в таком тихом и холодном месте. Стены огромной залы терялись в бесконечной дали. А в центре светового рисунка стоял Другой. И сила этого существа вдавливала Марата в пол, направляя к тому единственному месту, где было положено находиться таким, как он.

— Отец, — погас в бесконечном пространстве испуганный шепот.

Марат увидел повернутое в пол-оборота черное лицо.

— Нет, — ответил голос. — Но я поступлю с тобой так же, как поступил твой отец.

Марат почувствовал, как костенеет его тело. С его губ сорвался последний вздох, и они замерли, запечатанные на бессчетную пропасть лет.

Поднялся ветер. Он зашелестел в узорчатых извивах голубого дворца-храма, набирая силу, поднял серую песчинку — крошечный кусочек камня с живыми, безумными, налитыми кровью глазами.

Марат сам был своей тюрьмой. Ветер нес его вниз, туда, где в темноте хранятся миллиарды таких же песчинок. В страшное место, которое не откроется до самого Армагеддона.

И лишь раз крошечная фигурка скорченного человечка повернулась так, чтобы ее глаза смогли увидеть далекий проблеск света. Там голубое переливалось золотом, как голубь в куполе собора. В единой вспышке черной зависти Марат подумал, что туда отправляются такие, как Сангаре.

Это чувство осталось с ним в его стотысячелетней могиле.