Эгис Румит - Марат. История одной души (СИ)

Марат облизнул губы.

— Она рассказала, как ты трахал ее, — добавил он. — Я случайность. Случайность, которая убивает.

— Сэр, — разорвал монолог Марата Фахид, — наемники были бы рады убить его прямо на месте. К этому все располагало. Но я не мог позволить им казнить Вашего сына, как простого преступника.

Буаньи тяжело вздохнул.

— Ты все правильно сделал, — сказал он. — Если никто не начнет говорить об этом, я буду доверять тебе еще больше.

— Господин, это честь для меня, — ответил Фахид.

— Что бы ты сделал на моем месте? — спросил Буаньи.

— Отпусти меня, — предложил Марат.

Фахид склонил голову.

— Мне не пристало думать об этом, — сказал он, — но я не мог не задать себе этого вопроса, когда вез его сюда.

Он замолчал, обдумывая следующую фразу. Буаньи ему не мешал.

— Человек не может сам отвечать на такие вопросы. Для этого есть традиция. Я знаю хадис Сахих аль-Джами. Он гласит: «Ты и твое имущество принадлежат твоему отцу».

Фахид говорил очень медленно. Слова разлетались под мраморным сводом приемного зала.

— Есть другой хадис. Достойный человек говорил, что слышал эти слова из уст Посланника Аллаха. Он передал: «Отец не может быть казнен за убийство собственного сына».

— Ты предлагаешь мне убить его? — уточнил Буаньи.

— Ты не можешь, — сказал с пола Марат. — Никто не может.

Его слова остались без внимания.

— Нет, господин, — ответил Фахид. — Как я могу предлагать Вам убить родного сына? Последний хадис толковали по-разному. Имам Малик говорил, что отца нельзя наказывать, если он убил сына случайно, когда учил его побоями.

— Малик — это проститутка, которую я убил, — сообщил Марат.

Буаньи сухо рассмеялся.

— Мне нравится имам Малик, — сказал он, — но какой смысл учить сумасшедшего?

— Он не совсем безумен, — сказал Фахид. — Эту девушку по чистой случайности действительно звали Малик.

Наступила тишина. Буаньи опустил на сына свой тяжелый медленный взгляд.

— Я хочу дом, как у тебя, и машину с кондиционером, — сказал Марат. — Ты должен дать их мне.

— Если ты в своем уме, — ответил ему отец, — то ты самая наглая мразь из всех, что валялись на этом полу.

Марат засмеялся.

— Если ты не сделаешь этого, я тебя убью, — обещал он.

Буаньи тоже засмеялся.

— Он меня убьет, — повторил он.

Марат в ярости зашипел на него. Отец смеялся над ним, как когда-то смеялся его юрист Ульрих. «Он не верит, — подумал Марат, — он не знает, какая во мне сила». Он задергался между натянутыми наручниками.

— Я хочу опия, — потребовал Марат.

— Нет, — резко сказал Буаньи. — Это отродье не стоит того, чтобы я его учил. Фахид.

— Да, господин?

— Я хочу, чтобы он сидел в клетке — это будет ему дом — и имел столько опия, сколько попросит. Я не откажу ему в еде. Пусть ест, сколько хочет. Я не откажу ему в образовании. Все книги его.

Буаньи перевел дух и еще раз брезгливо вытер лицо платком.

— Если он захочет меня уважать, — закончил он, — пусть напишет мне письмо. А если выберет опий, я буду рад узнать, что он сдох от передозировки.

В зале повисла тишина. Фахид молчал. Марат скалился.

— Ты сможешь это сделать?

— Да, — подтвердил мусульманин.

И Марат оказался здесь. В этой клетке.

Бой снова приблизился. Марат почувствовал, что решетка под его руками начинает мелко дрожать. Это вырвало его из воспоминаний. Он отпустил прутья и удивленно отступил от них на шаг. Теперь к запаху резиновой гари примешался дух дизельных выхлопов.

За окном ревело и грохотало. Марат понял, что различает какой-то звук. Он появлялся в промежутках между оглушительным стуком пулемета. Марат слышал его и раньше, но не так близко. Это была мощная машина. Казалось, что моторы пяти патрульных бронетранспортеров сложились в один. Пленник опустился на одно колено и приложил руки к полу. Дощатый настил вибрировал в такт с огромным механическим сердцем. Казалось, что со всех сторон на маленькую камеру надвигается рокочущая стихия.

«Танк», — подумал Марат. Его охватило ледяное опиумное упоение. Каждой клеточкой своего тела он чувствовал, как близко от него машина-убийца. Пулемет танка снова загрохотал. На этот раз звук был таким, что от него начинали ныть зубы. Пули прошили крышу маленького домика, в воздухе закружились опилки. «Пусть одна из них перебьет прут решетки, — взмолился Марат, — ведь она может». Он знал, что может. Это были не винтовочные пули. Танковый пулемет оставлял в досках огромные дыры. Сквозь несколько прорех в противоположной стене Марат мог видеть белую дымку улицы. За окном вспыхивали зарницы.

Пулемет перестал стрелять. Снова заработали гусеницы. Марат схватил решетку руками. «Дави, — подумал он, — и разрушай». Танк представлялся ему одним из великих лоа, большой и жуткий, в сто раз больше крокодила.

— Раздави мою тюрьму! — закричал Марат. Он видел, как сквозь дымовую пелену на окно надвигается огненно-черная тень. Броня боевой машины горела. Расплавленный металл, как семя обезумевшего огненного змея, стекал в землю, чтобы прожечь в ней черные бреши.

— Разрушай! — неистовствовал Марат. — Иди ко мне!

Морда танка въехала в окно.

— Да! — закричал Марат.

Он увидел огромные металлические крюки. Они дымились. На них горела краска, но Марат не чувствовал жара и не осознавал, что может умереть под этой самоходной горой железа. В его крови был опиум, а в голове — образ отца, который построил эту тюрьму. Марат молился своей ненависти, своим убийствам, собору Нотр-Дам-де-ла-Пэ и этой машине.

Танк забуксовал. Вой его мотора заглушил все звуки. Марат смотрел, как шипастые пластины гусениц проталкиваются через стену. Его обдало обломками досок и битым стеклом. В последнюю секунду он сообразил, что сейчас произойдет, и бросился в угол комнаты за своей кроватью. Танк разметал стену и въехал в дом. Он стрелял на ходу. Сквозь складывающуюся гармошкой крышу Марат увидел, как отброшенная отдачей пушка вошла внутрь башни. Сработали амортизаторы, и огромное дуло стало выползать обратно. Марат оглох. Крыша дома съехала со своего места. Прутья, такие крепкие и непобедимые, начали просто вываливаться из своих гнезд.

— Дави! — не слыша своего голоса, орал Марат. — Дави все это!

Танк заполнил собой всю комнату. Доски пола, попавшие под гусеницу, одним концом проминались вниз, а другим поднимались вверх. Острая морда машины въехала в остатки решетки. Марат снова закричал — теперь уже от боли. Он чувствовал, как танк подминает под себя конец его кровати. Она сдвинулась и норовила перерезать ему ноги. Уцелевшие прутья согнулись, как сухая трава. Марат уже думал, что умрет, но в этот момент стена за его спиной вывалилась, и он неожиданно оказался на свободе. В метре от него землю пропахал угол жестяной крыши. Танк поехал дальше. Он стрелял прямо сквозь налипшие на него остатки строения.