Мария Введенская - Тенепад

– Может, угостишь? – спросила Амалия. – Чего пялиться-то зря?

Но Лидия покачала головой, ответив решительное «нет», чем заставила престарелую женщину еще раз задуматься о тумаке. Она согнула ноги в коленях и, упираясь в них локтями, выставила перед собой немного помятую пачку печенья, установив настоящий зрительный контакт. Пристальный, немигающий. Самая что ни на есть глубокая медитация. Магия содержалась в этой штуке. Источник силы. Пачка передавала тепло и успокаивала. Лидия не хотела возвращаться, даже несмотря на то, что оказалась в незнакомом полном абсурда и ужасов месте. Несмотря на этот лес, где наверняка обитали жуткие волки и медведи внешне, словно вывернутые наизнанку, и скорей всего имеющие каждый свой изощренный способ причинения неимоверных страданий. Лидия ненавидела свою жизнь каждой клеточкой, а здесь определенно лучше, как во сне, только сознание не притуплено и всё видится, как есть. Тогда, как во сне вещи кажутся нормальными при том, что они порой абсолютно безумны. И да, быть может, для Лидии это место казалось предпочтительней, нежели мир из людей, потешавшихся над ней, включая даже самых близких, кто наградил ее всеми возможными видами комплексов, и в то же время продолжавших кормить, словно свинью на убой. Всё было упущено и доведено до предела еще в детском возрасте.

Лидия сидела, гипнотизируя пачку Труффолз, или та гипнотизировала её – понять сложно. В любом случае она сидела, обрастая секундами и минутами, словно пластами гипса, застывая под напором времени. И могла бы просидеть вот так не час и не два, а больше, гораздо больше. Может, даже день. Сидела бы и сидела, превращаясь в древнее позабытое божество, в камень, потому что люди перестали в него верить.

Даже пылающее сердце Амалии Теннант поугасло, оставив на потом все старые заботы. Кому, как ни ей, в такие-то годы понимать, что всё успеется. Тише едешь – дальше будешь. Словно зевота, эта странная медитативная болезнь зацепила ее, заставить дрейфовать буйком посреди океана прошлого – вроде, в нем, а не окунуться. Ни она, ни Лидия даже не шелохнулись, когда услышали нарастающие крики в основном Джулианы. Они также остались безразличны, увидев Марту с красным и опухшим от слез лицом и совершенно одержимым взглядом, вышедшую из чащи на вихляющую лесную дорогу уверенным широким шагом. Джулиана, находящаяся на грани тихой паники, преследовала ее, размахивая руками, и пыталась вразумить. Но сие не принесло успеха, словно на Марту снизошло озарение, и теперь ничто не могло помешать предварению в жизнь некоей фанатичной идеи. Она пронеслась паровозом мимо сидящих, даже не заметив, а Джулиана мимоходом подхватила свой цветок и с непониманием фыркнула.

– Вы что расселись?! Она не будет ждать! Поднимайтесь!

Словно очнувшись от другой жизни, где всё служило совершенно иному ритму, спокойствию и созерцанию, Лидия и Амалия тяжело поднялись и, слегка пошатываясь, побрели следом, мало, что пока понимая, как после глубокого сна. Опасные, однако, здесь места…. Стоит лишь засидеться, и тебя заберет навеки.

– Джулиана, что происходит? – спросила Лидия через некоторое время.

Та раздраженно цокнула языком и покачала головой.

– Я так ничего и не поняла…. Эта психичка сказала только, что надо идти искать Эрика. Всё! Я час носилась за ней по лесу, как лось во время гона, а то и дольше, а она мне и слова вразумительного не сказала!

– Дай ей время. – встряла Амалия. – Кем бы ни был этот Эрик, для рыжей он много значит. И она думала, что он рядом… принять обратное непросто.

Джулиана снова бросила изумленный взгляд на престарелую женщину, которая до этого старательно хранила молчание, но не стала комментировать из уважения к почтенному возрасту.

– Я знала одну… – продолжала Амалия. – Все считали ее ненормальной. Может, так оно и было, конечно, но по мне так проблема не в этом. Она в целом здраво мыслила, если бы не одно «но». Дора постоянно разговаривала со своим мужем, хотя тот уж лет пять, как помер. Она действительно видела его и бежала от людей, если те пытались вдолбить ей правду вещей. Она просто отключалась, когда реальность пробиралась наружу. В итоге у нее не осталось друзей, но этого Дора как будто не заметила – такая штука любовь…. Может, это какой-то посттравматический синдром? Она просто отказалась принять потерю мужа, и мозг стал выдавать галлюцинации, чтобы спасти тело. Тем более, если живешь с кем-то полвека, материала предостаточно. Так я себе это видела.

Джулиана понимающе кивнула. Раздражения на Марту поубавилось.

– Я попытаюсь поговорить с ней еще раз чуть позже.

Амалия коротко и еле заметно улыбнулась, а потом кивнула на горшок с таккой.

– Могу я спросить, зачем ты повсюду таскаешь этот чертов цветок?

– Красивый, правда? – вызывающе бросила Джулс.

– До безумия …. Так зачем?

– Затем, что его мне подарил человек, которого я любила.

– Так, может, уже стоит отпустить его? – заметила ровно Амалия. – А то еще ненароком сюда угодит? Ты же не хочешь для него такой участи?

Та смерила престарелую женщину в спортивном костюме злобным взглядом и значительно ускорила шаг.

– Это было не по-доброму… – тихо заметила Лидия, когда Джулиана отошла от них на приличное расстояние.

– А кто сказал, что я добрая? – Амалия сузила глаза, а потом окинула девчонку изучающим взглядом. – Какая милая футболка! Я так понимаю, ты умерла в лагере для толстяков? Я видела шоу про такие места. И вдруг, печенье?.. Какое несоответствие, надо же! Как же ты умерла, девочка?

– Я подавилась. – спокойно ответила та, и ни один мускул не дрогнул на ее лице.

– Ох… – скривилась Амалия. – Должно быть, это было очень неприятно.

– Нет, что вы! Жить – гораздо неприятней.

И Лидия не лгала. Для нее всё на самом деле складывалось не слишком удачно. Родители всячески чурались её, никогда не демонстрируя ни любви, ни привязанности, пряча в различного рода заведениях, из которых Лидия в буквальном смысле не вылезала. То в частной школе-пансионе, где жизнь казалась адом из-за постоянного презрения, издевок и полного отчуждения, то в лагерях для подростков с лишним весом, в которых обычно приходилось выворачиваться наизнанку, чтобы сбросить хотя быы десяток фунтов. Кто-нибудь знает, каково это бежать несколько километров, когда ты весишь, как касатка? Идти – и то сложно. А в таких лагерях каждый день – это бой и очень часто неравный. Однако Лидия стоически переносила все тяготы и удары, почти никогда не плача. Она существовала, словно зомби, у которого уже давным-давно нет ни сердца, ни души. Так… передвигается да жрет. Больше ничего. Единственной радостью Лидии оставалась еда, может, поэтому её похудательные успехи оставались весьма скромными. Но каждый справляется с душевными травмами, как умеет – кто-то скупает одежду целыми магазинами, кто-то ест холодильниками, кто-то забывается распутством.