Борис Левандовский - Хэллоуин

– Ну иди же ко мне!.. – горячо шептала Эмма.

Жанна, застыв на миг от ужаса и изумления, взглянула ей прямо в глаза, которые словно заволокло прозрачной пленкой, вскочила на ноги, одновременно отталкивая от себя Эмму, и бросилась в прихожую к своей одежде. Через секунду она поняла, что опрокинула кофейный столик. В сознании пойманной птицей билась единственная четкая мысль: убраться из этого чертова дома как можно скорее. И главное – подальше от его сексуально неразборчивой хозяйки.

Первые несколько секунд Жанна была уверена, что Эмма последует за ней. Но, к счастью, ей не пришлось отбиваться от новых объятий уже в прихожей. Эмма осталась сидеть на софе, растрепанная, с блестящими от желания глазами, и молча наблюдала за ней через дверной проем. Грудь ее часто вздымалась.

Стремительно собравшись, Жанна выбежала на улицу.

– Она милашка, – сказала Эмма, глядя в темную арку между книжными шкафами, когда дверь за Жанной захлопнулась. – Еще какая милашка.

Ждущий Впотьмах был согласен, но чем-то обеспокоен… или заинтересован?

– Может, еще передумает и вернется?

В глубине арки, обитой черным бархатом, Эмма уловила… не движение, просто что-то изменилось. Или ей примерещилось? Такого раньше никогда не бывало. Какой-нибудь случайный блик…

язнаюее

– Правда? – Эмма почувствовала внезапное раздражение, что-то похожее на ревность. На ее экссудативный вариант. – Но ты обещал всегда быть со мной…

тымненадоела

И Впотьмах шагнул на свет.

Добравшись до станции, Жанна немного успокоилась, хотя ее продолжала бить крупная дрожь – никто еще не прикасался к ее телу так гадко.

С какой-то стороны она была обязана этим Марте. С другой – та, скорее всего, ни о чем не подозревала, давая ей адрес Эммы: она только хотела помочь. В любом случае Жанна решила позвонить Марте немедленно, как только доберется домой, и рассказать обо всем, что с ней случилось.

Выйдя на платформу, она была вынуждена раскрыть зонт: снова хлынул дождь. Вместе с ней ожидали электричку еще человек десять, растянувшись длинной неровной цепочкой. По расписанию ждать оставалось минут тридцать.

Электричка запоздала почти на четверть часа, и все это время Жанна не могла расстаться с мыслью, что ее бегство было позорным и глупым. Теперь, когда ей удалось отчасти восстановить равновесие духа, казалось, что она была просто обязана врезать этой суке на прощание; ну или хотя бы рассказать той, используя самые смачные термины, кто она такая и чего заслуживает.

Но, только усевшись у окна в полупустом вагоне электрички, Жанна сообразила, насколько же ей в действительности повезло. Ведь Эмме ничего не стоило, к примеру, подсыпать ей какую-нибудь дрянь в кофе или пуститься на какой-нибудь более изощренный трюк; одному Богу ведомо, что могло прийти ей в голову. К тому же ей откуда-то о многом было известно – откуда, Жанна не решалась даже предполагать, – но Эмма знала о таких вещах, о которых знать попросту не могла, и при желании наверняка сумела бы воспользоваться этим знанием. Выходит, Жанна все время была у нее в руках: Эмма играла с ней. А потом, встретив сопротивление, позволила вырваться (она даже не сдвинулась с места, когда птичка упорхнула в коридор, так ведь?), позволила уйти – отпустила . Быть может, у старой развратницы (лесбиянки, тебя пыталась совратить старая еврейская лесбиянка, так и говори) были к тому какие-то другие причины. Так что тебе крупно повезло, милочка, что ты вообще унесла ноги. И даже не пытайся представить, что может находиться у нее в подвале… Но она очень осторожна, старушка Эмма. Потому что много чего знает.

Электричка тронулась, набирая скорость.

«Господи, – мысленно произнесла Жанна, – когда я нуждалась в Тебе больше всего, Ты всегда был занят чем-то другим, я слишком рано осталась без отца, его тоже не было рядом, а теперь я давно взрослая, и даже с мамой у нас разная жизнь, я совсем одна, совсем одна, если Ты слышишь, дай мне пройти через все это…»

За окном проплывало бесконечное унылое полотно пейзажа, написанного ноябрем. Капли дождя бежали вниз по стеклу, сливаясь в кривые дорожки и трепеща от ветра. Прощаясь, желтоглазая дама, Осень, роняла скорбные слезы.

– Жанна…

Она медленно оглянулась. Вдохнула прохладный воздух вагона, пахнущий старыми листьями… выдохнула. Позади нее через ряд сидели двое парней, наверняка братья, коротая время за игрой в карты. На ряд дальше – старик в кепке, забавно клюющий носом, когда вагон подскакивал на рессорах. Места по другую сторону прохода пустовали.

Жанна вновь отвернулась к окну. Что ж, ничего удивительного: всего лишь очередное доказательство того, насколько в действительности расшатались ее нервы за последние недели.

Электричка замедлила ход, подъезжая к какой-то станции. Динамик прохрюкал название, которое Жанна пропустила мимо ушей. Через минуту она оказалась в жизнерадостно шумном окружении ребятни из младших классов, едущих на экскурсию в сопровождении троих взрослых и хмурой девочки-подростка, сидевшей всю дорогу так, будто она дожидалась своей очереди под кабинетом зубника с репутацией садиста.

В этой компании она оставалась до прибытия в город.

Желание немедленно броситься к телефону и позвонить Марте иссякло задолго до того, как Жанна переступила порог квартиры. Вместо этого она расстелила постель и легла: пара часов нормального сна – вот что ей сейчас нужно в первую очередь.

Жанна принадлежала к тому числу людей, что скорее предпочтут защемить пальцы в дверях, нежели быть не вовремя выдернутыми из дневного сна. Если такое все же случалось, она долго чувствовала себя будто попавшей в зазеркалье.

Телефон затрезвонил через час двадцать минут, после того как Жанне удалось уснуть. Рассуждая философски, часть ее сознания (та, на дальнем плане, что всегда остается в бодрствующем состоянии) заметила, что иначе и быть попросту не могло. Чертов телефон не мог НЕ зазвонить в самый неподходящий момент, когда ее сон достиг той глубины, из которой нельзя безнаказанно вылететь на поверхность без соответствующей декомпрессии, особенно днем, – когда дела складываются хуже некуда (в том числе когда ты приходишь к ворожее в последней надежде на помощь – да простит Господь в своей великой милости ей этот грех, ибо она уже расплатилась за него сполна, – а та норовит забраться к тебе под юбку), то так происходит во всем: против тебя восстает даже твой собственный телефон.

– Ал… кха!.. алло? – Жанна приложила трубку к уху: благо телефонный столик находился у изголовья кровати, и ей не пришлось вставать. Комната плыла перед глазами.