Б. Олшеври - Семья вампиров

— Вы совершенно правы, Карл Иванович, я и сам уже не думаю, что граф покинул замок. Но что сталось с ним и другими? Здесь говорится о смерти Франчески и двух итальянских лакеев, значит, дух смерти царил в замке. Но не все же поголовно перемёрли?

— А вы обратили внимание, что в письмах упоминается о летаргическом сне мадемуазель Риты? — ответил Карл Иванович вопросом на вопрос.

— Это что-то совсем смутное и непонятное, — сказал Джеймс.

— Если вы перечтете весь ворох этих записок, как перечел их я, — продолжал Карл Иванович, — то, наверное, придете к тому же заключению, что и я, а именно: невеста была переселена из замка в лесной дом и занимала там известные уже вам комнаты. Она все хворала: бледнела и слабела и наконец впала в летаргический сон настолько сильный, что он был принят за смерть. Ее одели в любимые ею вещи, положили в гроб и отнесли в замок. Комнаты, где она жила, закрыли, чтобы никогда в них не мог входить, особенно ту, в которой она умерла, то есть ее кабинет-салон. Единственная дверь и та была скрыта шкафом. Впопыхах там даже забыли канарейку, скелет которой мы и видели в клетке, а также и букет полевых цветов в серебряной вазе. Красная, плюшевая накидка, лютня и прочее все осталось на своих местах.

Надо предположить, что покойница очнулась в замке и начала быстро оправляться после болезни. Ераф пишет: «Она свежа, как роза». «Рита порозовела, и слабость прошла» и т. д. Но в то же время она изменилась характером: сделалась своенравна и капризна, а главное, влюбилась в друга своего жениха. Ераф сильно ее ревнует и неоднократно выражает своему другу негодование и обиду. Дальше события становятся более запутанными, видимо, между графом и его другом, произошел разрыв. Письма сменились записками сухими и короткими, а потом и совсем прекратились.

Карл Иванович замолчал.

— Браво, Карл Иванович, — вскричал Джеймс, — я так рад, что ваши предположения совпадают с моими выводами. Это гарантия правды. Ну а дальше, что вы думаете?

— Дальше я думаю, — продолжал Карл Иванович, — что для замка наступила тяжелая пора, смертность как в нем, так и в окрестностях сильно увеличилась. Об этом говорят приходно-расходные книги замка, где на каждой странице есть расходы на похороны, а также и церковные записи в архиве церкви.

Мадемуазель Лючия так же умерла, как и Франческа, — похороны той и другой стоили больше 1000 гульденов. Гроб для мадемуазель Риты тоже стоил очень дорого, но расходов на похороны я не нашел.

— Но куда же делись граф, Рита и друг Альф, не говоря обо всех остальных? — перебил нетерпеливо Джеймс.

— Эти вопросы, к сожалению, остаются для меня невыясненными, — печально сказал Карл Иванович. — Я разобрал и перечел все, что нашел в столах и шкафах замка и Охотничьего дома. Я также перебрал и перетряс все книги и бумаги. Правда, в божнице Охотничьего домика лежит старая библия, ее я не трогал, да в ней, наверное, ничего и нет, — закончил старик.

— Постойте, есть еще один письменный документ, — вдруг сорвался с места Джеймс, — я предполагаю, что это дневник Риты.

— Что вы, где же он? — заволновался, в свою очередь. Карл Иванович.

— Я его вам достану, он у Гарри, только, наверное, он написан по-итальянски, — грустно добавил Джеймс.

— Это ничего не значит, я немного знаю итальянский язык, — сказал Карл Иванович, — и с помощью словаря сделаю вам перевод. Завтра праздник на озере, вот я и займусь переводом, благо в замке никого не останется и я буду вполне свободен.

Джеймс от души поблагодарил Карла Ивановича и пошел добывать ту тоненькую тетрадочку, что он видел в день маскарада в японской шкатулке с драгоценностями. Он был уверен, что это дневник невесты графа Дракулы и что в нем могут быть полезные сведения.

Праздник на озере возбудил общее любопытство и породил кучу разговоров.

Приготовления шли на широкую ногу: весь берег был покрыт сетью лампочек, фонарей и факелов.

Заготовлены были факелы, смоляные бочки, бенгальские огни, несмотря на то что ожидался лунный вечер, вернее, ночь, так как луна всходила поздно.

Были раскинуты палатки для отдыха и для буфетов, также приготовили сухую площадку для танцев.

Площадку окружили столиками и стульями для желающих любоваться танцами. Тут же рядом, на возвышении, поставили бочку пива и над всем протянули веревки с маленькими флагами, как это делают китайцы в день праздника фонарей.

Приглашений не было.

Все, кто желал, могли явиться.

Хозяин и его гости решили надеть охотничьи костюмы и тем придать празднику вид простоты. Нечего говорить, что большинство костюмов было специально заказано к этому дню.

В день праздника молодежь шумно волновалась и весело готовилась к вечеру. Жорж К., совершенно здоровый, не отставал от других.

Сам Гарри тоже внимательно осматривал свой костюм и был как-то шумливо и нервно настроен, что, конечно, не укрылось от наблюдательных глаз доктора.

— А Гарри-то нервничает и точно чего ждет, — сказал он Джеймсу.

— Не чего, а кого-то, — пробурчал Джеймс. — Свою голубую красавицу, — добавил он.

— Послушай, капитан, — обратился он потом к Райту, — прошу тебя, заклинаю, не отходи от Гарри, береги его, у меня так болит сердце, точно перед большой бедой. Помнишь ли ты ту ночь, когда мы ползли с тобой в лагерь команчей, поверишь ли, мне тогда было легче на душе, чем сегодня. За каждым кустом, за каждым камнем там можно было ожидать врага, но там знал, что это за враг, а здесь?

Какой-то туман или женщины из тумана! Брр… брр!..

К десяти вечера праздник был в полном разгаре. Целые толпы народа прогуливались по берегу озера.

Тут были и представительницы города в изящных летних платьях, блистали и деревенские красавицы в своих поэтических национальных костюмах. И не одна городская дама втайне завидовала густым, черным косам или прекрасному цвету лица какой-нибудь поселянки.

Два оркестра, сменяя один другого, не умолкали, и танец следовал за танцем. Только вместо черных лансье и контрдансов здесь гремели залихватская венгерка или чардаш.

Кавалеры весело вертели в руках своих бойких дам, а не робко прикасались к ним, как к фарфоровым куклам, точно боясь ежеминутно их разбить.

Для отдыха повсюду были разбросаны садовые скамейки. Они не только стояли на освещенных площадках, но и ютились в тени леса.

Все озеро, опоясанное кругом лентой разноцветных фонарей и лампочек, чудесно блестело, переливаясь всеми цветами радуги. Белые ненюфары под цветным освещением казались воплощением таинственной, небывалой красы, какими-то волшебными не то цветами, не то бабочками.

Широкие прогалины были залиты лунным светом. Вся прелесть картины заключалась в освещении и в переходах от света к тени и даже мраку под старыми соснами.