Алексей Кунцевич - Жажда справедливости. Избранный

—Такие глаза! Если б ты видела его глаза!..

—Мадмуазель Кошечкина,— сказала Наташа, щелкая пальцами перед лицом подруги,— очнитесь.— А потом рассмеялась переливчатым смехом,— или вы уже не мадмуазель?

Это подействовало отрезвляюще; девушка села.

—Ну, вот теперь рассказывай, где ты с ним познакомилась.

Взъерошив волосы рукой, Аня сказала:

—На улице.

—Да ты сума сошла,— вывела спокойно Наташа,— на улице, и уже целовалась?

—Кто тебе?.. Откуда ты знаешь?— удивленно произнесла ее подруга.

—Как мне не знать. Твои губы.

Аня подошла к зеркалу; красная помада кое-где была стерта.

—Ну всё, разоблачила.— Девушка присела опять рядом с Наташей.— Он…— начала она, но перебила себя: —Со мной случилось что-то непонятное. Не успела и глазом моргнуть, как уже целовалась.

—Я бы по морде треснула, если б он полез ко мне в первый же вечер,— как бы упрекая, сказала Наташа.

Взгляд Анны уперся в пол. С каким-то стеснением, с какою-то виной она признала:

—Не он полез, просто я ничего не могла с собою поделать.

Наташа хлопнула подругу по плечу со словами:

—Поздравляю второго члена клуба соблазнительниц!

Аня покатилась со смеху. Она долго не могла уняться. В ее мозгу засела взявшаяся, бог знает откуда, мысль о том, что Наташа подумает, что она сошла с ума. Наконец девушка остановилась, вытерла слезы.

—Он не хуже Витальки. Даже боялся прикоснуться ко мне. Хотя я видела, что безумно ему нравлюсь.

—Зовут-то его как?— спросила Наташа.

—Костей,— ответила Аня.— Когда я его поцеловала, он опустился на колено, поцеловал мне руку и признался, что умрет, если еще раз со мною не встретится. Представляешь?

—Я смотрю, ты в него втрескалась по уши.

В полдень у больницы имени Семашко из автобуса номер тридцать высадился маленький гражданин с вилкообразным шрамом на правой щеке. Он быстрым шагом миновал проезжую часть, направляясь к больнице. Целью его было травматологическое отделение. Найдя безошибочно это здание (больница размещалась в нескольких корпусах), гражданин вошел и был тут же остановлен вахтершей, подозрительно посмотревшей на его щеку. Не потрудившись объяснить и даже не раскрывая рта, господин со шрамом быстрым движением дотронулся правой рукою до лба женщины, и та ушла неизвестное куда, глядя перед собой невидящими глазами. Свинцов (а это, как вы уже догадались, был именно он) поднялся на второй этаж. На ходу плохонькое пальто исчезло с плеч, а на его месте появился халат, отвратительного вида шапку заменил белый докторский колпак. Проходя мимо поста медсестры, «доктор» легонько коснулся сидящей. Та молча снялась с места и скрылась в ординаторской. Тогда Свинцов распахнул дверь в двести девятую палату. Кроме Шипова в палате никого не было.

—Здравствуй, тезка,— произнес Свинцов.

Шипов узнал его и быстро вскочил с кровати. Но Осиел не предпринимал никаких действий против него.

—Ты что вскочил? Лежал бы. Вон, какие шрамы заработал.

—Ты кто?— резонно спросил Коля.

—Мог бы говорить мне вы. Как-никак я на несколько миллионов лет тебя старше,— отвечал Осиел.

Естественно— Шипов тут же усомнился в рассудке Свинцова. А тот ко всему прочему еще и добавил:

—Я— архангел Осиел, а вот твой друг связался с самим Сатаной.

Согласитесь— каковым бы тоном вам не сказали подобное, в это никак нельзя поверить. И Шипов в ответ только сел, решив, что каким-то образом среди персонала больницы затерялся сумасшедший. Николай сказал, немного усмехнувшись:

—Вам бы прекрасно подошла рубашка с очень длинными рукавами.

«Гость» ничуть не обиделся, а ответил:

—Многие тоже так считали. А я до недавних пор был таким дураком, что верил им.— Потом вдруг улыбка с его лица испарилась, и Свинцов спросил: —Где проживает Серебряков?

Коля оторопел от неожиданности. И тут началось такое, что даже ему и представить-то было трудно, не то, что видеть наяву. Прямо перед Свинцовым, как чертик из коробки, вырос гражданин с усами и с бородкой. И гражданин этот, ни слова не говоря, ткнул «доктора» в живот ножом. Глаза у человека со шрамом сверкнули красным огнем, засаленные занавески на окнах вспыхнули, лампочку под потолком разорвало вдребезги. Руки «доктора» сомкнулись на шее Козлова. Ипполит Ипатьевич захрипел. Тогда в палату, толкнув Осиела, влетел Серебряков.

—Виталий…— начал было ошалевший Шипов, но Серебряков схватил его за руку и буквально выволок из палаты. Он потащил Николая по коридору к лестнице. По пути они чуть ли не сшибли ничего перед собою невидящую медсестру. Та никак на них не отреагировала и продолжала измерять шагами лестничную площадку.

У входа в здание стоял сорок первый «Москвич» белого цвета, за рулем которого сидела бледная девица с голубыми глазами. Виталий также молча толкнул Николая на заднее сидение машины, сам же сел рядом с девушкой.

—Вельда, поехали,— только сказал Виталий. Машина дернулась и выкатила за ворота.

—Я всё же хочу знать...— только и успел произнести Коля, как машина резко затормозила, и его бросило вперед. Лобовое стекло разбилось,— это в него попал окровавленный круглый предмет. То была отрезанная голова Ипполита Ипатьевича Козлова.

Последнее, что увидел Шипов, перед тем, как потерять сознание,— это маленького человека в белом перемазанном кровью халате со шрамом на правой щеке. Колени Свинцова упирались в бампер «Москвича», а в горле торчал окровавленный длинный нож, который до этого успел побывать у него в животе. Сидевшая за рулем девушка отреагировала для особы женского пола весьма быстро; она вытащила откуда-то револьвер и выпустила все шесть пуль в голову Свинцова. Кровавое месиво, оставшееся вместо головы, открыло разорванный рот и крикнуло, разбрызгивая кровь по сторонам:

—Мы еще свидимся.

Человек лицом упал на капот, разбрызгивая кровь и мозги во все стороны. Нож, всё еще торчавший из горла, с треском вошел по самую рукоять, разорвав артерию. Кровь брызнула фонтаном и залила изрешеченное пулями лобовое стекло.

Потом заорала вся улица, а Шипов отключился.

В шесть часов вечера в палату номер триста тринадцать больницы, что на Ново-Вокзальной улице, вошел человек лет этак сорока. В четырехместной палате было вполне уютно, если не считать решеток на окнах. Две кровати у двери оказались не заняты. На той, что находилась справа, спал маленький старичок, а на той, что— слева, лежал с открытыми глазами обросший щетиной сорокалетний мужчина. Он посмотрел на вошедшего равнодушным взглядом.