С. Сомтоу - Валентайн

— Мне пора, Брайен. Как у меня с волосами, нормально?

— Нормально. А чего ты в зеркало не посмотрелся?

— В последнее время я не люблю зеркала.

• поиск видений •

Пи-Джей искал Шеннон. У него появились дурные предчувствия — сразу, как только он увидел платье на полу в номере 805. Подобные платья Шеннон обычно надевала в церковь. Их шила ее мама. Он помнил. Это было не так давно — их короткая любовь в девятом классе. Хотя с тех пор столько всего произошло, что, казалось, прошли века.

Сперва он не хотел, чтобы Хит ехала с ним — он немного стыдился своего прошлого и не хотел, чтобы она увидела, в какой обстановке он жил. Умом он, конечно же, понимал, что это все потому, что он вырос в такой среде, где предубеждения против полукровок были очень сильны, так что он сам в итоге почти поверил в свою второсортность. Это было так странно — ехать в белом «порше» Хит по бедному замызганному кварталу, где он когда-то жил. Полный сюрреализм. Пи-Джей все оглядывался через плечо — ждал, что его остановит полицейский патруль на предмет выяснить, не краденая ли машина. Они свернули с Главной улицы. Пи-Джей был уверен, что Шеннон до сих пор живет в том же доме... с той стороны железнодорожных путей, которые никуда не ведут... мимо заброшенной почты... рядом с универмагом, где последние двадцать лет была перманентная распродажа газонокосилок... на склоне холма, на улице под названием Кленовый Круг.

Вот он, дом. Передний двор весь зарос сорняками. Пластмассовая Мадонна возвышалась над морем травы высотой по колено. Пи-Джей остановил машину. Хит вышла наружу. Похоже, она пребывала в состоянии легкого шока от всего увиденного.

— Да, это совсем не дворец, — сказал Пи-Джей. — Пойдем. Посмотришь, как я жил раньше — до того, как переехал в страну орехов и фруктов [70].

— Ты уверен, что это удобно? — спросила она, и ее голос вдруг стал таким робким, как у маленькой девочки. — Все-таки я здесь чужая. Может быть, им не понравится, что я вламываюсь к ним в дом.

— Если хочешь, можешь подождать в машине. Я ненадолго. Я просто хочу убедиться, что Шеннон... ну, ты понимаешь. Жива.

Все окна в деревянном доме были закрыты плотными шторами, так что с улицы было не разглядеть, что происходит в доме. Но мама Шеннон сидела на крыльце, за сетчатым экраном, в своем кресле-качалке, спиной к двери. Пи-Джей подумал, что, может, ему даже и не придется входить.

Он просто спросит и все.

— Я подожду в машине, — сказала Хит. — Послушаю радио.

— Только не радио. Тут одно кантри передают. Ты взвоешь уже через пару минут.

— Ну тогда диск какой-нибудь послушаю. — Она вернулась в машину. Пи-Джей услышал, как она завела двигатель и включила проигрыватель. Музыка просочилась наружу даже сквозь плотно закрытые окна — симфония Малера. Пи-Джей подумал, что она специально сделала звук погромче, чтобы он тоже услышал музыку сквозь всю эту звукоизоляцию. Да, наверное, ей все-таки страшно.

На улице было тихо. Ни ветерка.

— Миссис Битс? — Пи-Джей легонько постучал по сетке. Она даже не шелохнулась. Это было похоже не эпизод из «Психо». То есть, подумал он, миссис Битс... миссис Бейтс. Он открыл дверь и вошел на крыльцо. Он почти ожидал, что кресло сейчас развернется само собой и он увидит оскаленный череп в ошметках гниющей плоти... но нет. С ней все было в порядке. Она была старой, да. Но живой. Может, она просто плохо слышит.

Она сразу его узнала.

— Ой, ты тот мальчик, Галлахер, — сказала она и дрожащей рукой налила ему чаю из термоса. — Я думала, ты уже никогда не вернешься к нам в Паводок. Что? Говори в это ухо, тем я вообще ничего не слышу. Годы со мной обошлись сурово.

— Я зашел повидать Шеннон. — Пи-Джей очень тщательно выговаривал слова, чтобы старая женщина могла читать по губам. — Она дома?

— Вот как! — Она хлопнула в ладоши и смахнула слезу со щеки. — Ты ее не забыл после стольких лет. Правду, стало быть, говорят, что у индейцев долгая память.

— Да. — Ему не хотелось вступать в долгие разговоры. — Так Шеннон дома?

— Она у себя, отдыхает. Но я думаю, она будет рада с тобой повидаться. Хотя сегодня она что-то не в настроении. Какая-то вся надутая. Как из церкви пришла — так и дуется. На обратном пути захвати мне таблетки, ладно? А то спина сильно болит. — Она притронулась к крестику у себя на груди. — Надеюсь, Господь уже скоро возьмет меня к себе. А то боли уже не проходят.

— Да, миссис Битс.

Она отвернулась и принялась бормотать себе под нос «Отче наш» на латыни.

Пи-Джей вошел в дом. Весь пол в коридоре завален каким-то мусором. На стене — картина. Юный Иисус поучает старейшин в Храме. Над камином — еще картина. Тайная Вечеря. А когда Пи-Джей повернулся в сторону кухни, он с удивлением обнаружил свою собственную работу. Набросок угольным карандашом. Портрет Шеннон, который он сделал еще тогда, в школе. Широкая открытая улыбка, челка лезет в глаза. Рисунок был в деревянной рамочке и висел над дверью в кухню. В доме было как-то сумрачно. Горела только одна керосиновая лампа. Пи-Джей припомнил, что у Битсов и раньше частенько отключали электричество.

— Шеннон? — позвал он, а потом вспомнил, где ее комната. Справа от камина. Двери нет, только занавеска из бусинок. Зеленых бусинок. В комнате не было света, поэтому Пи-Джей прихватил с собой керосиновую лампу.

Занавески на окне были плотно задернуты. Пи-Джей поставил лампу на тумбочку у кровати. Оранжевое пламя плясало и дергалось. Шеннон лежала в кровати. Голая. Наполовину прикрытая пестрым лоскутным одеялом.

— Шеннон? Шеннон, с тобой все нормально?

И вдруг он понял, что все бесполезно. Ее сон был сном несмерти. Он это видел. Она не дышала. В комнате пахло гнилью и разложением. Он присел на кровать рядом с ней. Ему не было страшно. Пока еще — нет. Был еще день. Она не проснется до сумерек.

Он прикоснулся к ее щеке. К ее губам. В уголках ее рта запеклась кровь. Интересно, подумал он, а почему она до сих пор не убила мать? Но потом вспомнил крестик на шее у Мамы Битс. На комоде стояло большое распятие. Оно было закрыто шерстяным платком, но край перекладины и рука, прибитая гвоздем, торчали из-под серой ткани.

Да, она стала вампиром. Все признаки налицо. То, как она неподвижно лежит. Кровь — и не только у нее на губах, но и под ногтями, на кончиках пальцев. Закрытое распятие. Задернутые занавески.

«Мне придется ее убить», — подумал он.

Он вспомнил тот день, когда он был в этой комнате в последний раз. Все именно здесь и случилось, да? Или на заднем сиденье «мустанга» Эрба Филпотта? Господи, он уже и не помнит. Кажется, он забрался в окно. Да, Мамы Битс не было в городе — она уехала играть в бинго в Оксвиль. Он не был готов к тому, что случилось. И она тоже была не готова. Хорошо еще, что она не забеременела. Он вспомнил: она просто лежала тут, на кровати, и почти не шевелилась, а комнату освещал только свет полной луны, отраженный от снега за окном. Он чего только не делал, чтобы ее возбудить, ласкал, целовал, облизывал где только можно, но гормоны все-таки взяли свое, и он засунул в нее свой член, хотя у нее там все было сухо, и принялся двигать тазом, очень надеясь, что он не делает ей больно, а потом он взглянул на ее лицо и увидел, что из ее крепко зажмуренных глаз текут слезы, и сразу же кончил — слишком рано, — вытащил из нее свою штуку — слишком поспешно — и увидел кровь, серебристо-черную в лунном свете.