Маша Стрельцова - Мертвая невеста

— Как копают, ты посмотри, — шептала мне Лариска. — С душой!

— Ага, калории прямо со свистом уходят, — поддакнула я.

Девицы и впрямь работали, как мини-тракторы, сноровисто вскапывая газон с селекционной канадской травой.

Мы же, полюбовавшись на них, прокрались в дом и принялись искать хозяйскую спальню.

…Черт знает, как так Лариска не заметила этого питбуля. Я даже могу предположить, что обычно он мирный и ласковый, как котенок, но когда Лариска наступила ему на лапу, он рявкнул так, что окна задрожали, и незамедлительно вцепился в ее лодыжку. Тут уж заорала и она благим матом.

Схватив стул, я треснула животину поперек хребта, но это ее нисколько не смутило.

Вспыхнул свет, и на пороге показался высокий мужчина в семейных трусах.

— Лада, фу! — нервно крикнул он.

Собака с неохотой разжала челюсти, и Лариска в изнеможении опустилась на пол.

— Что тут происходит? — в комнату быстрым шагом вошла красивая зрелая женщина в халате. Видно было, что парочка только что крепко спала.

— И кто вы? — вскинул брови мужчина, внимательно глядя на Ларискину рану на ноге, из которой не вытекло ни капли крови.

Ларка, подвывая, объяснила:

— Да вот зашли воды попросить, а то так есть хочется, что аж переночевать негде.

— Что? — недоуменно спросил мужчина. — Еще раз и попонятнее — что вы среди ночи делаете в нашем доме?

— Вы бы лучше скорую вызвали, — укоряюще сказала Лариска. — Что, не видите, меня ваша собака покусала?

— Я вижу, что вас, девушка, эти раны никоим образом не беспокоят, — сухо ответил мужчина. — Итак?

Краем зрения я видела, что Лариска смотрит на меня, ища поддержки, но мне было не до того — я проникала в мысли женщины. Мужчину я не рискнула взять на себя, у меня как-то с женским полом проще получается.

«Иди во двор и помоги дочерям вскапывать газон», — велела я ей.

Поколебавшись немного, женщина пересекла комнату и вышла.

Мы остались втроем, не считая собаки.

— Кто вас подослал, девочки? — тихо спросил мужчина. — Булгарин? Селиверстов?

— Жить надо праведно, и врагов не будет, — хмыкнула я, выразительно глядя на Лариску.

«Ну же, твой выход», — думала я.

Она слегка кивнула и уставилась на мужчину.

— Сейчас я вас запру в подвале и вызову мальчиков, — нехорошим голосом сообщил дяденька. — И вы быстро расскажете, кто вы и зачем пришли.

— Послушайте, — удивилась я. — Если вы так боитесь за свою жизнь — чего ж не поселите тут этих «мальчиков», а? И вам спокойнее, и врагам сложнее.

— Разговорчивая ты больно, — сурово отрезал мужик и пошел к Лариске.

Я подняла стул, приготовившись треснуть его, но он дошел до нее и замер. Я посмотрела, как они глядят друг другу в глаза, и тихонько сказала:

— Вели, чтобы собаку привязал, а то потом не уйти.

Не оборачиваясь, она кивнула. Мужчина тут же ушел, вернулся с цепью, и приковал питбуля к батарее.

— А теперь — в спальню, Ларисонька, — порочно усмехнулась я.

Через полчаса мы покидали этот дом, и каждая несла с собой набитую сумку. Наверху в спальне остался зловонный гнилой труп, в венах которого не осталось ни капли крови, а мать с дочкой, не подозревая об этом, усердно вскапывали газон. До утра им занятие будет.

А потом мы купались в серебристой от лунного света озерной траве, на мне был закрытый черный купальник, и Антон качал меня на руках.

— Ты похожа на русалку, — шептал он, заворожено следя за тем, как в воде волосы распустились шлейфом и тянутся за мной.

А я улыбалась и чудился мне запах ромашек…

Сидя у кладбищенской ограды, я терпеливо пыталась войти в сон бомжа. Сделать его — это уже становилось вопросом чести.

Я тыкалась в него своим взглядом со всех сторон, пытаясь уловить знакомое мельтешение картинок, но — пусто. Везде я натыкалась на глухую стену.

— Дяденька? — наконец решительно позвала я. — Дяденька!!!

Я выкрикнула это раз двадцать, пока он наконец поднял кудлатую голову и рявкнул:

— Ну, чего разоралась?

Я облегченно перевела дух и принялась залазить в его голову — вот сейчас я его подчиню, и выйдет он у меня как миленький за оградку, а уж я не растеряюсь!

— Чего надо-то было? — не выдержал бомж моего молчания.

Я растерянно моргала — в его голову залезть тоже не получалось.

— Дядя, ты кто? — наконец спросила я.

— Ванька, — откликнулся он.

— А по жизни кто? — допытывалась я, ибо мелькнула у меня шальная мысль — может, это сильнейший маг скрывается под его личиной? Другого объяснения такой защите я не видела.

— Ну, — почесал он голову, — раньше токарем на заводе робил, теперича у церквы побираюсь.

— Так выходи за оградку, подам тебе Христа ради! — обрадовалась я.

— Да я уж на беленькую да закусь насобирал, — заотнекивался он.

— Я тебе много дам, — закричала я.

— Приходите завтра, — утомленно велел он с видом важного чиновника, уронил голову на лавочку и захрапел.

«Вот гаденыш!», — злобно подумала я, плюнула и пошла искать Лариску.

Та сидела под развесистой березой и задумчиво поглаживала моток бельевой веревки.

— И правда, удобную ты березку выбрала, — похвалила я ее. — Ветки низко…

— А ко мне сегодня опять папа приходил, — тихо перебила она меня.

— И что? — в недоумении воззрилась я на нее. — Ко мне вон мать с Олеськой как на работу каждый день ходят да ревут, аж приятно.

— Я папочку просто любила очень, — вздохнула она. — Я на мать вообще не похожа — вся в отца. Скучаю я без него, Алёнка.

— Э, ты не вздумай в гости к нему ходить, — тревожно сказала я. — А то и его до психушки доведешь!

— Да нет конечно, — как-то по взрослому взглянула она на меня. — Просто очень обидно — я живу, папочка может со мной поговорить, и я могу ночами снова приходить и жить в своей комнате — но если он узнает об этом, его хватит удар. Обидно.

— Вот такая у нас жизнь, милая, — сев рядом с ней, я обняла ее за плечи. — Я тоже свою семью люблю, но что теперь? Границу между жизнью и смертью нам не перейти. Нет больше у тебя папочки, а у меня — Олеськи с мамой.

Она покрепче прижалась ко мне и тихо сказала:

— И остались ты да я да мы с тобой…

— Точно, — медленно кивнула я. — По сути, у меня есть только ты.

— А у меня — ты, — эхом отозвалась она.

Мы посмотрели друг на друга и стыдливо подумали об Антоне.

— Давай не будем больше из-за него ругаться, а? — вздохнула я. — Ведь согласись, все наши надежды — это самообман. Не станет он, живой, целовать труп и восторгаться этим.