Сергей Арно - Квадрат для покойников

– Нам с Казимиром не нужно – мы ночевать не будем, а вот Колюшу приюти.

– Для одного место найдется. Пойду чайку поставлю.

Антисим вышел из помещения.

– Так что, я ночевать здесь останусь? – удивился Николай.

– А куда тебе спешить? Мы сегодня за ночь делишки свои обтяпаем. А завтра обратно, домой, – сказал Захарий.

– С утра, – вставил Казимир Платоныч, он был угрюм.

Николай взял со стола книжку и пролистнул. Книга была на незнакомом языке.

– Иврит, мать его перемать. А ты иврит знаешь?

В комнату вошел Антисим. Николай закрыл книжку без картинок.

– Нет, не знаю, – сказал он, положив книжку на место.

– А я вот знаю. Нарочно изучаю… Ладно. Расскажите лучше, что в Санкт-Петербурге новенького. Стоит Исаакий или его жиды подрыли?

Поговорили о международном положении. Вспомнили (как положено в мужской компании) недобрым словом первого советского президента. А когда попили чаю, Захарий соскочил со стула на пол.

– Пора нам, – сказал он, почему-то вдруг погрустнев.

Угрюмый Казимир Платоныч поднялся.

– Куда же вы на ночь-то? Найду я вам для ночлежки место. Комфорта не будет, но переспать можно. Все равно ночью гонку устраивать.

– Дело у нас. Ну, прощай, Колян, – Захарий протянул ему руку. Вид он имел такой, словно собирался прямо сейчас идти топиться.

Казимир Платоныч тоже пожал всем руки.

Они вышли из комнаты. Антисим пошел их проводить, и Николай, оставшийся один, загрустил. Грусть была без особых причин, обычно бравшаяся неизвестно откуда и уходившая неизвестно куда.

Вернувшийся Антисим налил себе чаю в огромную чашку, отхлебнул большой глоток, вытер чапаевские усы и закурил сигарету без фильтра.

– Почитай пока, – Антисим достал из стола мятый и засаленный листок и протянул Николаю. – Тут про жидов вся правда написана. А я пойду. Гонка у меня сегодня.

Антисим залпом допил чай и вышел из комнаты.

Николай прочитал листовку. Содержание ее было знакомо – такие же листовки распространялись и в Ленинграде. Резко и громко зазвенел телефон. Аппарат был добротный, военного производства, прибитый к деревянной стене гвоздями.

Николай снял трубку.

– Антисим, ты? – послышался в трубке дамский голос.

– Нет, – признался Николай.

– Позови Антисима, сука, – сказала дама и прокуренно кашлянула. – У меня на лекарство нет, разрыв матки будет. Позови его козла (…).

Николай не стал отвечать на грубость, а пошел звать Антисима.

Из комнаты он вышел в небольшую прихожую, где были две двери: одна на улицу, другая в котельную. В котельной было прохладно. Антисим сидел рядом с котлом на корточках, перед ним на двух кирпичах стоял железный сосуд, под ним полыхал огонь и из сосуда через трубочки что-то капало в банку.

– Там вас к телефону.

– Баба?

– Да вроде.

– Забыл я тебе сказать, чтобы трубку не брал. Иди скажи теперь, что меня жиды повесили или эмигрировал я, в Израиль. Чего хочешь придумай, – не поднимаясь с корточек, сказал Антисим и опять углубился в созерцание прозрачной жидкости, капающей из трубки.

– Вы знаете, его нету оказывается, он… – неуверенно начал врать Николай.

– Ты, сука, мне не (…) – посоветовала дама. – Может, его жиды повесили, или он в Израиль эмигрировал?! Я тебя, сука, за вранье в унитазе утоплю. Скажи этому говнюку, что я его все равно достану. Понял?

Дама повесила трубку. Николай уселся на топчан и, взяв в руки книгу на иврите, стал рассматривать закорючки, хранящие неведомый для него смысл.

– Ну, все – наладилось, – Антисим вошел и плюхнулся на стул. – Пока пламя наладишь, изведешься весь. На, опробуй, первая едреная.

Он протянул Николаю стакан, на донышке которого переливалась прозрачная жидкость.

Николай отказался.

– Ну не хочешь, тогда я. Эх…

Антисим как положено выдохнул и выпил. И тут что-то зазвенело вдали еле слышно.

– Ти-хо… – прошипел Антисим. – Кажется, влип.

Он прислушался. Снова в глубине котельной зазвенело, потом звон уже не смолкал. Раздался стук.

– По-тихому давай, – прошептал Антисим и, бесшумно открыв дверь, проскользнул через прихожую в помещение котельной.

Николай последовал за ним. Проходя через прихожую, он успел заметить, что входная дверь трясется, как бешеная, и вот-вот сорвется с петель.

В самом углу котельной обнаружилась железная винтовая лестница. Николай вслед за Антисимом стал подниматься вверх.

– Дверь ничего – сдюжит, не такой напор выдерживала, – говорил между тем Антисим, похоже, больше для собственного успокоения. – Ничего, это она с виду такая хлипенькая…

Антисим открыл люк, к которому привела лестница, и они выбрались на плоскую крышу. Небо было затянуто облаками и оттуда света не поступало, свирепствовал ветер и холод. Николаю припомнилась крыша психиатрической лечебницы и захотелось вниз.

– Ты только не ори громко, – сказал Антисим, – а так говорить спокойно можешь, внизу не слыхать.

Но Николаю говорить было не о чем. Антисим улегся на краю крыши на заранее постеленную там тряпку и стал смотреть вниз. Николай прилег рядом и тоже устремил пристальное внимание к земле. Место под дверью освещалось ярким фонарем, поэтому стоящих внизу разглядеть оказалось нетрудно. Это были две женщины, как успел заметить Николай, беременные. Они наперебой жали на звонок, колотили в дверь кулаками, ругались и все время поминали Антисима бранными эпитетами, не подозревая, что Антисим собственной персоной наблюдает за ними с крыши; но все-таки они, наверное, подозревали, что он в котельной, поэтому звонить и ломиться в дверь не переставали.

– Крепкое все ж таки семя у Ивановых, – вполголоса сказал Антисим то ли с гордостью, то ли с грустью.

К двери из темноты подошла еще одна особа, тоже в положении, о чем-то поговорив с двумя пришедшими раньше, тоже стала молотить в дверь.

Особенно усердствовала женщина высокого роста в оранжевом платье – удары ее были очень увесистыми, и кричала она громче всех, и выражалась резче. По ряду достигших крыши выражений Николай узнал даму, с которой беседовал по телефону. И глядя на нее, он понял, что если она ворвется и застанет их на крыше, то и ему не поздоровится.

– Эт Регина орет, надрывается, – пояснил Антисим. – Яростная баба, люблю таких…

Женщина, пришедшая последней, утомилась первой. Она махнула рукой и пошла к подворотне, поддерживая солидных размеров живот. За ней ушла и вторая. Осталась одна Регина, настойчивая и, судя по ударам в дверь, самая физически подготовленная. Трудно было понять, чего она добивается: привлечь внимание засевшего в котельной Антисима или устрашить его. Из соседнего дома в ее адрес уже не один раз слышались замечания, но Регина посылала возмущавшихся жильцов, и ее оставили в покое. Но она покоя не находила еще долго, а дубасила и дубасила… И сидящие на крыше, прислонившись спинами к трубе, Антисим и Николай долго слышали доносившийся снизу шум.