Михаил Строганов - Заклинатель дождя

– Руки, спрашиваю, беспричинно дрожали? Ладно, присаживайтесь. Давление измерим, сердце послушаем. А там и решим, что с красавицей, шляющейся по ночным пустырям, делать станем.

– Я случайно здесь ночью оказалась, – Елизавета Андреевна подставила руку под тугой манжет тонометра. – К сыну спешила, а меня бродячие собаки на пустырь погнали… Очень испугалась, а потом не помню, отключилась…

– Вас чудом мясокомбинатовская охрана заметила. Не то четвероногие друзья человека к рассвету бы вас и доели. – Филин многозначительно посмотрел на нее исподлобья. – Значит, с ночными прогулками у нас все в порядке, а вот давление оставляет желать лучшего… Похоже, голубушка, у вас артериальная гипертония. Раньше были проблемы с сердцем?

– Вроде никогда не жаловалась, – пожала плечами Елизавета Андреевна. – Вот только после смерти мужа… Сходила один раз к кардиологу. Лучше не стало, зато наговорил мне такого!

– Что у вас порок сердца? Кстати, весьма похоже! Симптомы наводят меня на мысль о серьезном поражении митрального клапана сердца. Но в наших условиях это уточнить сложно. Сами понимаете, в такой глуши аппарат УЗИ днем с огнем не сыщешь. Посему, матушка, вам надобно немедля в Пермь.

Елизавета Андреевна встала и, стараясь подавить смущение, принялась поспешно одеваться.

– Вы мне лекарства, пожалуйста, выпишите, – она кивнула на пухлый журнал. – Думаю, регистрировать не надо. Произошедшее со мной – всего лишь результат неблагоприятного стечения обстоятельств. Да и проблема со здоровьем может пока подождать. Сейчас есть вещи для меня куда более важные.

– Подождать?! Проблема-то, матушка, не просто серьезная – аховая. Вы осознаете, что у вас невероятно высокий риск внезапной коронарной смерти?! И вы предлагаете мне не регистрировать мои заключения?! Да вы попросту одной ногой уже ступаете по тому свету!

Она повернулась к окну и посмотрела на очерченную рамой глубину неба. Вспомнила такой же узкий, как окно, провал в земле, в который опускали гроб с мужем. Вспомнила, как гулко стучали падающие комья земли, как монотонно, неотступно, навязчиво жужжали безучастные голоса. А вокруг тихо кружились в воздухе и падали желтые листья молодого бабьего лета…

«Надо звонить Борису! Он обязательно поможет! Я… я нравлюсь ему. Даже не просто нравлюсь. Борис всегда меня страстно хотел, намекая при каждом удобном случае! Если я дам свое согласие, он уладит все наши проблемы. Конечно, уладит! Ведь он такой… такой умный!»

После утренней побудки санитары вывели Ивана из изолятора и повели в процедурную – к единственному лечащему врачу Петру Федоровичу Филину.

В просторном кабинете, бывшей кладовой упряжи, Петр Федорович с интересом наблюдал за неспешно скользящими в аквариуме цветными рыбками. Не оборачиваясь к вошедшим, небрежно взмахнул пальцами, приказывая санитарам удалиться.

– Ты знаешь, Иван, почему в детских садах запрещают держать аквариумы с рыбками? – Петр Федорович неожиданно обратился к Храмову по имени. – Казалось бы, прелестные создания! Не шумят, не линяют, по углам не гадят. Только подумай, сколько детских душ уберегли от зла такими рыбками, незаметно воспитывали в них чувство прекрасного, наглядно объясняя хрупкость жизни. А вот нельзя, и все тут!

Иван сглотнул запекшуюся в горле кровь:

– Дети могут опрокинуть. Будет много стеклянных осколков, а значит, порезов. И крови…

– Скажешь тоже! «Крови»! – усмехнулся Филин и тихонечко постучал пальцем по толстому стеклу, вспугивая притаившегося на дне сомика. – Вы, молодой человек, просто много американских фильмов смотрите. А там, конечно, случайности всякие складываются в какие-то дьявольские наваждения. В жизни все проще, да и сложнее… Вот сами получше присмотритесь к рыбкам.

– Они словно из другого мира, – Иван осторожно приблизился к аквариуму.

– Ну что ты все о «другом мире» долдонишь! Так и в самом деле с умом в два счета распрощаешься! Из нашего они мира, самые что ни на есть земные и реальные. Ко всему прочему, за денежки купленные. Здесь, в нашей лечебнице, вовсе числятся как инвентарь.

– Какой же они инвентарь? Они живые!

– Живые? В этом, скажем так, я не совсем уверен. Сейчас объясню. Наглядно!

Филин небольшим сачком подцепил первую попавшуюся рыбку и вытряхнул ее себе на ладонь.

– Что вы делаете?! Она же сейчас умрет!

– Разве? – Филин швырнул рыбку назад в аквариум и сгреб Ивана за грудки. – Ты меня за идиота держишь?! Сначала девку убил! Потом пацаненка повесил! А теперь шизу вздумал косить?! В тюрягу идти неохота?

– Никого я не убивал, ничего не подстраивал! – беспомощно затрепыхался в сильных руках Иван. – И сумасшедшим я не прикидываюсь! Меня насильно сюда милиция привезла!

– Если ты не шизик, зачем всю ночь в изоляторе вопил благим матом?! Да еще на разные голоса?! Как с урками на побег играть, голова хорошо соображает, а как ночью в изоляторе посидеть, так нам сразу кровавые девочки и мальчики являются?!

Филин оттолкнул от себя Ивана, обтер вспотевшую голову платком и жадно отпил воды из графина.

– Со мной, Храмов, такие игры не пройдут. Прибереги свои таланты для зоны. С головой у тебя все в порядке. Диагноз окончательный и пересмотру не подлежит. Не захочешь по-хорошему все понять и принять, тогда тебя назад к нашим уркам определим. Или ты, Храмов, позабыл про свой пуговичный долг? Напрасно! Они чужие долги хорошо помнят и взыскивают сполна!

Филин звякнул латунным колокольчиком. Поспевшим на звонок санитарам распорядился: до особого распоряжения больного содержать в изоляторе и без прогулок, а при любом нарушении режима лишать на сутки воды.

– Ты, наконец, понял, Храмов, почему в детских садах не ставят аквариумов? – напоследок спросил Филин. – Скажи! Между врачом и пациентом тайн быть не должно.

– Рыбы завораживают… – всхлипнул Иван. – С ними легко потерять чувство реальности. Утонуть в мечтах…

– То-то гляжу, ты реальность потерял! По части мистики тебе, конечно же, виднее! Но меня, брат, видениями не проймешь. Еще лет тридцать тому назад Гена Крохалев на Банной горе галлюцинации на пленку фотографировал. Упрет объектив в зрачок, щелк – и все как на ладони! Только контрастности у снимочков, к сожалению, не хватало. Выходит, наш мозг мыслит точно так же, как желчегонит печень.

– Тогда не знаю…

– Да потому, дорогой мой, что этого инструкцией не пре-ду-смот-ре-но! Теперь понял?!

Сергей Олегович не мог и припомнить, когда в последний раз ходил по старой Богоявленской дороге, что ведет на Матренин хутор. Наверное, к ноябрьским торжествам в семьдесят седьмом году, когда собирал воспоминания очевидцев бушевавшей в этих краях гражданской войны. Может, был еще раз, после злополучного восьмидесятого года. Ничего путного Матрена тогда не сказала. Лишь туманно намекнула, что через годы Федина смерть зловеще отзовется новой, еще более несправедливой и трагической смертью…