Стефан Грабинский - Избранные произведения в 2 томах. Том 1. Саламандра

— Ну, ну, посмотрим. Я помогу тебе припомнить кое-какие вещи, предшествовавшие убийству. Верно, помнишь, откуда выбежал в ту ночь?

— Да, помню, — ответил он мрачно.

— Ты проснулся и отправился выполнить свое намерение.

— Проснулся… — задумался он, — проснулся…

— Представляешь хотя бы как долго ты проспал в подземелье?

— Нет, ничего я…

— Более двух лет.

Он вскочил и ошалело уставился на меня.

— Быть того не может, — прошептал он, проведя рукой по лбу. — Два года меня здесь не было?…

— А где же ты находился тогда? — поинтересовался я.

— Не могу объяснить. Где-то в чужой стране, среди незнакомых людей… Припоминается все как в тумане… А может… может, и впрямь лишь сон, долгий чудной сон?…

— Допустим, ты и в самом деле «уехал» отсюда, допустим… Не припомнишь ли каких-нибудь деталей твоей жизни, непосредственно перед «путешествием»?

— Деталей? — смутился он. — Не понимаю. Говорите проще.

— Другими словами — не помнишь ли свои дела года два тому назад перед самым «отъездом» в «чужие» края?

Ястронь нахмурился, свел резко очерченные полукружья бровей. Совершенно очевидно — он изо всех сил старался вспомнить.

— Не вынашивал ли ты какой план? Может, тебе кто ненавистный перешел дорогу? Может, были с кем давние счеты?

В глазах Ястроня загорелся мрачный огонь.

— Деркач, — хрипло проговорил он. — Деркач…

— Кто такой?

— Подельник мой…

— Ага, — понял я, — сообщник по ночным походам на Дручи, не ошибаюсь?

— Вроде так.

— Слишком много знал и чересчур часто приходилось делиться заработком?

— Да, выходит, такой узорчик, — усмехнулся Ястронь злобно.

— Однажды вечером… — начал я, чтобы облегчить начало признания.

— Однажды вечером, — подхватил Ястронь, уже припомнив досконально подробности, — я договорился с ним встретиться.

— Да… вы должны были сойтись на мосту Святого Флориана…

— Именно. Около девяти вечера. И тогда я решил…

— Понимаю. Ты решил убрать его.

— Хе-хе! Больно уж вы догадливы!

— Неважно. Перед встречей ты заснул.

— Заснул?… - вытаращил он глаза.

— Во всяком случае, Деркача ты не убил.

— Нет. Он куда-то бесследно пропал.

— Пронюхал, видать, кое-что. Предчувствовал.

— Может, и так… А на кой ляд все это ворошить?

Вопрос прозвучал искренне и наивно. Совершенно явно, он не улавливал связи между тем и другим. Не намереваясь посвящать его в психологический комплекс, я равнодушно ответил:

— Да из любопытства, ничего больше. Захотелось, видишь ли, убедиться в справедливости некоторых моих предположений. Впрочем, мы до сих пор не говорим о делах, из-за которых, собственно, я сюда и пришел.

— Чего еще надо? — нехотя бросил он.

— Сейчас узнаешь. А пока покурим.

— И то пора.

Он протянул руку к моей папироснице.

— Погоди, погоди, — я остановил его жестом, — у меня вовсе нет желания тебя угощать. Не такие уж мы близкие знакомцы.

И закурив, я спрятал папиросницу в карман.

— Обойдусь, — проворчал он обидчиво. — Свои у меня еще получше будут.

И вытащил из-за пазухи искусно выложенную бирюзой папиросницу, полную папирос, извлек одну и закурил. Мы помолчали, затягиваясь дымом. Я первый прервал молчание:

— Ты раньше никогда не засыпал надолго, не спал дольше, чем обычно спят люди?

Вопрос его рассмешил.

— Ха-ха-ха! Никогда. На кой мне? Напротив: частенько приходится спать меньше, чем другим. Случалось, летом целыми ночами без сна обходился.

— Понятно. Оставим это… А с того случая на мосту у тебя ничего такого странного не происходило?

— Не понимаю, чего вам еще?

— За прошедший месяц после пробуждения тебе ни разу не казалось, будто ты в чужих краях?

— Ага, вот об чем речь… Нет… нет — ни разу.

— А может, что необычное во сне видел?

— Гм… Вы вроде как меня про сны спрашиваете?

— Да. Может, образ, случай, чье-нибудь лицо?

— Во сне?

— Ну да. Может, повторяется какой-нибудь сон?

В глазах Ястроня мелькнула тень беспокойства.

— Откуда вы про все знаете? — спросил он удивленно. — Говорите, будто во мне сидели… Да, из ночи в ночь преследует уже несколько недель одно и то же.

— Что именно?

— Снится большая желтая ящерица с черными пятнами. Вылезает из норы в каком-то глухом подземелье, подползает ко мне и лезет в рот. Брр…

— Интересный сон!

— Пакостный! Я отбиваюсь от пестрой башки, боюсь… Брр… Скользкая, мокрая…

— И что дальше?

— Дальше? А ничего. Так всю ночь. Бывает, гадина часами мучает.

— Ну вот видишь, Ястронь, а я помог бы тебе от нее освободиться.

— От этой твари?

— Да. Ты проводил бы спокойные ночи. С одним только условием: я и пришел сюда, чтобы сделать тебе предложение…

Не успел я закончить фразу, раздался мощный громовой удар, и в клубах дыма в помещение ворвались красные космы пламени. Мгновенно комната наполнилась удушливой гарью. Густой дым заволок все грязно-серой пеленой, Ястроня не было видно. Огненные языки лизали руки и лицо, в груди и в горле невыносимо пересохло, я задыхался. Раскаленная рукоятка браунинга жгла ладонь и пальцы: оружие выпало у меня из рук, падая браунинг выстрелил. На мне тлела одежда…

Вслепую, задыхаясь в дыму и гари, я добрался до окна и, разбив кулаком стекло, выскочил на воздух. Раздался зловещий треск прогоревших потолочных балок…

Свежий ночной ветер вернул угасающее сознание. Я отдышался, обернулся к горевшему строению. К неописуемому моему удивлению пожар прекратился. Снова чернела мертвая и глухая глыба полуразрушенного строения; дым и пламя исчезли без следа. Через разбитое стекло я заглянул в комнату: темень, хоть глаза выколи; ни звука. Я обошел вокруг, чтобы снова с фонариком пробраться внутрь дома. Но уже никого не обнаружил. Ястронь исчез. Лишь на полу лежал мой браунинг и окурок.

Я поднял оружие и, проверив, заряжено ли, спрятал в карман.

— И опять он сбежал от меня, — проворчал я, удрученный неудачей, сбитый с толку, и направился к выходу.

Уже на пороге я снова обернулся, чтобы в последний раз бросить взгляд на проклятый дом. Луч фонарика скользнул по треугольному фронтону крыши и осветил вывеску. Многозначительное название — «У налима»; строение когда-то было рыбацким постоялым двором…

В первый момент я бросился было немедленно встретиться с Вирушем и просить его совета; потом отказался от этого намерения. Желание в последний раз увидеть это странное существо победило разум и совесть; я не мог противиться искушению. Картины пережитых с ней минут, минут захватывающих, неповторимых, возникли в багрянце воспоминаний, сломили мою волю. Я пошел…

Пошел и не жалею — вопреки всему, что случилось, не жалею. Ни одна женщина в мире не дала бы мне такой полноты наслаждения, какое познал я в тот вечер — в тот последний, прощальный вечер. Словно предчувствуя, что нам не суждено более встретиться, она пожелала остаться в моей душе неувядаемым воспоминанием. И достигла цели. Я никогда не забуду ее.