Лорел Гамильтон - Сны инкуба

Когда разговор подходил к завершению, я сказала Дамиану, что хочу поговорить с Жан-Клодом, пока он не повесил трубку. Вскоре Дамиан передал мне трубку, и я смогла сказать:

— Эй, ich kann Deutsch sprechen. — На том конце провода наступило долгое молчание. — Если ты хотел, чтобы я не поняла, надо было держаться французского.

— Дамиан по-французски не говорит, — тщательно контролируемым голосом ответил Жан-Клод.

— Тогда тебе не попёрло, — заметила я.

— Ma petite…

— Ты мне не маптиткай, а правду говори. Каких ещё вампирских сил я могу от себя ожидать?

— Если совсем честно, я не знаю.

— Ага, как же.

— Это правда, ma petite, я не знаю. Даже Бёлль никогда не преобразовывала вампира другой линии или такого возраста, как Дамиан. Если бы ты меня спросила раньше, я бы сказал, что это невозможно.

Похоже было на правду.

— Ладно, тогда о каких ещё силах ты спрашивал Дамиана, есть они у меня или нет? И не ври: если я ему велю передать мне все дословно, он передаст. Не сможет не послушаться.

— Здесь тебя может ждать сюрприз, ma petite. При всей его приверженности к тебе как слуги он может и не оказаться рабом твоей воли. Не знаю, так ли это, знаю только, что чем больше на тебе меток от меня, тем менее покорной моей воле ты становишься.

А это была правда. Меня всегда несколько напрягало, что Дамиан выполняет любой мой приказ просто потому, что я ему велю, а вот сейчас, когда это было бы полезным, может случиться облом. Вот черт!

— Ладно, тогда расскажи мне сам.

— Ты не понимаешь, ma petite. Необычно было уже то, что ты приобретала мои способности; но этой способности у меня нет и никогда не было. То, что случилось с Дамианом, могла сделать только Бёлль и только когда он был новеньким вампиром. Так что это совершенно новая способность, о которой я никогда не слышал, и что же это может значить для тебя, ma petite? Для нас всех, кто соединён с тобой? Что если своей некромантией ты приобрела такие способности, о которых мы даже и догадаться не можем?

Я вздохнула, ощутив вдруг сильнейшую усталость. Я даже не испугалась — просто очень устала.

— Знал бы ты, как мне вся эта метафизическая фигня надоела.

— Ты также исцелила раны сексом, не вызывая мунина Райны. Это так ужасно?

— Может быть, раз это я сделала не намеренно. Пойми, Жан-Клод, я же не старалась это сделать. И что у меня ещё может выйти случайно? Даже предположить невозможно.

Его черёд настал вздыхать.

— Единственный, кроме нас, триумвират, куда входил некромант как слуга-человек, и близко не показывал такого уровня… силы.

— Ты запнулся. Какое слово ты заменил на «силу»?

— Ты слишком хорошо меня знаешь, ma petite.

— Ответь мне.

— Я хотел сказать «непредсказуемости».

Не знаю, это ли он хотел сказать, но нажимать я не стала. Он ответил так, как хотел, а я уже научилась понимать, когда он сказал все, что хочет, и больше ничего не скажет. И научилась после этого не приставать, потому что обычно я только выходила из себя и ничего не добивалась.

— Ладно, верю, что ты не знаешь сам, что мы тут творим. А может кто-нибудь что-нибудь знать, что с нами будет дальше?

— Я об этом подумаю, ma petite. Я никого не знаю, кто когда-нибудь создавал два триумвирата, так тесно связанные, как наши. Но кто-нибудь может дать больше общей информации о триумвиратах, некромантии, или… честно говоря, ma petite, я даже не знаю, о чем можно спрашивать. С такими вопросами я мало к кому из других мастеров мог бы обратиться — они бы увидели в этом слабость. Я подумаю и поищу, кого можно было бы спросить.

Голос у него был встревоженный, что очень нечасто с ним бывает.

— Ладно, я позвоню Марианне и спрошу, не сообразит ли что-нибудь она или её ковен. Можно даже Тамми спросить, когда они с Ларри вернутся из свадебного путешествия. Она колдунья, и её церковь много веков имеет дело со сверхъестественными способностями. Кто знает, может, у них архивы есть?

— Очень хорошая мысль, — сказал он. — Дамиан очень огорчён.

— Это ещё слабо сказано.

— Не уверен, но если бы он сейчас вернулся к себе в гроб, а тебя бы рядом не было, он бы мог заснуть, я думаю, как ему и полагается днём.

— А если у него опять крышу сорвёт?

— Поставь кого-нибудь внизу за ним присмотреть. Только это должна быть не ты, не Ричард и не Натэниел — никто из обоих триумвиратов. Если твой сторож увидит, что Дамиан не спит, сможет тебя позвать, чтобы ты пришла и его успокоила.

Эта мысль мне очень не нравилась, но другой у меня не было. С другой стороны, я не хотела целый день быть сиделкой у Дамиана — да вообще ни у кого.

— Я с ним поговорю и посмотрю, захочет ли он попробовать.

— Если он откажется, что ты будешь делать — целый день держать его за ручку?

В этих словах послышалась едва заметная нотка ревности. Вот уж чего не ожидала.

Я тут же заговорила, не подумав (чего последнее время старалась не делать):

— Ты же не злишься на Дамиана за секс со мной? Это не было намеренно.

— Нет, ma petite, не за секс, хотя мне очень нелегко тебя делить с другими, как бы разумно я себя при этом ни вёл. Нет, дело в том, что вы трое объединились всеми четырьмя метками, хотя, не видя вас во плоти, я не могу сказать точно. Но если вы обрели все четыре метки, и вдруг оказалось, что Дамиан может ходить под солнцем, я не могу не спросить себя: не мог бы и я, если бы достроил наш триумвират до конца?

А, вот что.

— Это я могу понять. Но ты вроде бы не больше меня рвался закончить с четвёртой меткой. Ты говорил, что не знаешь уже, кто будет хозяином, а кто рабом, учитывая мою некромантию.

— И сейчас я ещё сильнее сомневаюсь, но ходить при солнце как при луне — это стоит риска. Если ты потеряла способность командовать Дамианом, то это о чем-то тоже говорит.

— Я потом попробую ему что-нибудь приказать и тебе сообщу.

— Спасибо.

— Но тут дело ещё в бессмертии, нестарении, и ни я, ни Ричард не были уверены, что хотим перестать быть смертными.

— Но если ты привязала себя к Дамиану четвёртой меткой, то это может быть уже спорный вопрос.

Вдруг мне, стоящей посреди кухни, стало страшно.

— Черт побери! — шепнула я.

— Oui, вы могли уже объединиться всеми метками, и тогда твоя смертность осталась в прошлом. Если это так, то от четвёртой метки со мной ты ничего не теряешь.

— А ты приобретаешь способность ходить при солнце, — сказала я и сама услышала, насколько это было недружелюбно, потому что я услышала тщательно скрытую зависть, когда он говорил насчёт ходить при свете.

Не могу ему этого поставить в вину, но Жан-Клод слишком давно и тщательно укрепляет свою власть, чтобы не видеть, что ему выгодно. Не могу его обвинять, но хочется. Отчасти мне все ещё интересно, из-за чего я ему важнее — из-за силы или из-за любви, и почти наверняка я знаю, что знать этого я не буду никогда. И если честно, он сам этого тоже знать не будет. Любовь, оказывается, совсем не такая милая и прямолинейная штука, как мне хотелось бы. Любовь это не что-то одно, это много всякого. Я могу перед собой признаться, что одна из причин моей любви к нему — что его трудно убить. Шансы, что он из-за меня погибнет, куда меньше, чем если бы он был человеком. И мне это очень нравилось. Я слишком много видела, что может сделать смерть, и в очень молодом возрасте, чтобы не понимать этого.