Михаил Успенский - Невинная девушка с мешком золота

— Вот-вот. И ваш земляк Торквемада все свои речи так начинает: «Я простой Великий Инквизитор...»

— А вы уверены, что Джакопо — ваш человек, а не его? — внезапно спросил убийца. — Зарежу-ка я его на всякий случай. Вот найду муху в вине — и зарежу... Как вам, кстати, вальполичелла?

Флорентиец нахмурился.

— Бессмысленный вопрос. Она такая же, как в прошлом году, и в позапрошлом, и тридцать лет назад. -Это тогда, там можно было сравнивать вина по годам. А нынче погодные условия одинаковые — значит, и вино будет одно и то же...

— Нет! И нынешний дождь тому доказательство! Мы говорим о пустяках, а на нас надвигается что-то страшное! Вот о чём надобно толковать! Если бы в Риме остался хоть один шарлатан-астролог, он бы непременно заметил, как почти на час замерло в небе солнце! И я уверен, что кто-нибудь в Европе это заметил! А не в Европе — так в Катае или в Великой Тартарии...

— Ну вы скажете тоже... Что-то не встречал я там астрологов...

— Ха! Много вы знаете! А я исходил эти проклятые края вдоль и поперёк! Там уже есть университет! Там уже появились поэты!

— Представляю, — скривился флорентиец.

— Нет, не представляете, милейший синьор Николо! Вы весь свой немалый талант интригана потратили на обустройство Единой Европы — неплохая мысль, согласен. Но этого мало...

— Да бросьте вы! Скоро Тартария вольётся в нашу семью народов. Будет один язык, единая монета... Тогда и с басурманами управимся, и с Катаем... Это ведь моя заслуга!

— Это заслуга вовремя помершего короля Патифона. А нынешнее жалкое существо на тартарском престоле... Можно подумать, что принца воспитывали лесные звери! Он вытирает рот скатертью!

— Некоторые вообще не вытирают, — сказал Макиавелли куда-то в сторону. — И рук не моют.

Убийца побагровел.

— Не пыжьтесь, — осадил его флорентиец. — Я вам нужен. Мы нужны друг другу. И мне плевать на ваши манеры. Вы правы, что-то меняется, и это настораживает. Я всё-таки надеюсь, что Хозяин меня выслушает. Поиски Джанфранко нельзя прерывать ни на минуту. Он заварил эту пасту — пусть он её и жрёт. Без соуса. К слову, Мигель, это правда, что вас в Тартарии избила до полусмерти какая-то девчонка? Да не дёргайтесь, давайте лучше выпьем за взаимоуважение и взаимосохранение.

Но оказалось, что выпить-то уже нечего.

— Джакопо! — взревел Микелотто. — Убери кости и тащи граппу! Сколько можно хлебать твою кислятину?!

Граппа в хрустальных стаканчиках, резко упавшая в желудках на вальполичеллу, оказалась кстати. Бунтарские речи соперников-собеседников причудливо сплетались с верноподданническими.

— Наш мир — машина... — затосковал Макиавелли. — Но это наша машина. И она должна служить нам исправно...

— Не нам, не нам, — поспешно возразил рыцарь клинка и пинка. — Но владыке нашему...

— ...А коли машина сломается, — продолжал флорентийский секретарь. — то нас всех затянет в шестерёнки... Все-ех... И его тоже...

— Мы спасём его, — решительно сказал Микелотто. — А значит, и себя. Я вот сейчас же, прямо сейчас, отправлюсь в путь. И притащу Джанфранко в Рим, хотя бы и по частям...

— Пойдём сперва к Хозяину! — воскликнул Макиавелли. — Может быть, он нас выслушает.

— Ему бы лучше не мешать, — неожиданно робко сказал убийца. — Он ведь нас того... запросто... Он такой...

— Непред... Непредсказуемый! — слово это далось флорентийцу с большим трудом. И с ещё большим трудом дались другие слова: — А вдруг он... раскается?

От этой страшной мысли испанец лишился речи. Пришлось ему налить полнёшенький кубок и выпить, хоть граппу и не пьют кубками.

Появился трактиршик и что-то шепнул камерарию. Мессер Макиавелли вздрогнул, поднялся, почти не шатаясь, и бросился к дверям.

Микелотто остался на месте, устремив глаза в одну точку. Губы его беззвучно шевелились, ладони сложились перед грудью.

Добрый подзатыльник вернул его к действительности.

— Ты ещё перекрестись, — сказал вернувшийся Макиавелли. — Теперь нечего размышлять. И некогда спрашиваться у Хозяина. Джанфранко нашёлся.

— Что? — вскинулся убийца. — Где? Когда?

— Прискакал гонец. Мой тартарский проект придётся свернуть. Дело серьезное. Нашёлся и Лоренцо Берья. Твой свинячий кондотьер идёт в Рим.

— Убью, — мотнул головой Микелотто.

— Идиот! Он идёт с головой Джанфранко! И, если он бросит эту чёртову башку к ногам Хозяина раньше нас, нам конец! Мы будем не нужны!

— Перехвачу! — убийца попробовал встать, но не случилось.

— Болван! За ним охотится сейчас вся Европа! Последний мужик знает, что Чезаре в награду за голову маэстро обещал кардинальскую шапку и кое-что ещё, о чём не говорят. То есть исполнить любое желание. Любое — он так и сказал, если помнишь! А какое желание может быть у Лоренцо?

— Понял, — кивнул Микелотто и упал головой в тарелку.

...Когда рыцарь с обеспамятевшей Аннушкой на руках скрылся за поворотом, зеркальце померкло — было, видать, с норовом или же нуждалось в отдыхе.

Лука рыдал.

— Горе мне, слабому и беззащитному! Где тот герой, что вызволит мою любимую?

Притихший Ничевок прошептал:

— Тронулась наша девка: уже и слова путает! Намаемся мы с ней, дяденька Тиритомба! Давай-ка загоним её первому попавшемуся барину за хорошие деньги, а сами пойдём, куда дедушка поведёт!

Предательские ребячьи речи вернули несчастного атамана в ум.

— Замолкни, недоросль! Вот я самого тебя ужо продам!

— Кое в чём юнец прав, — сказал поэт. — Вы, барышня, не расстраивайтесь. Не всё ещё потеряно. С нами тело великого волшебника. С нами грозное оружие — демон в сумке. У нас есть цель...

— Какая? — спросил атаман, отводя от глаз промокший рукав.

Тиритомба задумался. Он поглядел вдаль, на раскисшую дорогу, по которой еле-еле ползла чья-то телега.

— Во-первых, найти Аннушку. Во-вторых, уничтожить Римского Кесаря, оставшись при этом в живых...

— Не получится, — замотал распущенными косами Радищев.

— Это почему же?

— В живых не останемся, — просто сказал Лука. — Потому что тогда и мира нашего не будет, а в том, другом, ещё неизвестно, родимся ли мы...

— Да ты бредишь, — вздохнул арап — к вящему удовольствию Ничевока.

— Если бы... Я всё понял. Тот, Кто Всегда Думает О Нас, действительно существует. А когда он перестанет думать — тут-то всё и провалится в тартарары... Я-то полагал, что это мудрый синьор Джанфранко...

— А на самом деле? — вскинулся Тиритомба.

— А ты не понял?

— Не понял... — заморгал поэт.

— Мир держится волей Кесаря. Синьор Джанфранко — всего лишь подрядчик, к тому же не слишком удачливый...

— Не срами дедушку! — возмутился Ничевок. — Вы, дураки, дрыхли, а я ещё с ним разговаривал, он мне много чего рассказал...

— И чего же он тебе рассказал, обглодыш?