Михаил Успенский - Невинная девушка с мешком золота

Лука снова прервал паныча.

— А ну-ка пойдём к дубу — там вас кое-кто ждёт. Пусть и он послушает. Да не вздумайте падать в обморок!

Как ни крепились папские легаты, а в обморок всё же рухнули — пришлось их водой отливать.

Привязанный синьор Джанфранко снял с плеч горшок и взял его в руки, чтобы лучше слышать. Видимо, безумие его исчезло вместе с головой.

Дрожащий Тремба поведал, что Лоренцо Берья — вовсе не легенда, что кондотьер с таким именем существовал и считался самым искусным воином во всей Италии и в деле своём соперничал с самим Кесарем. И что Лоренцо, в отличие от них, панычей, и даже от сличной паненки Анны, есть настоящий человек из прежних времён, каких во всём мире насчитывался от силы десяток. Поначалу злодей Лоренцо был верным соратником Князя-Папы, ведь это именно он завоевал для Кесаря все европейские страны...

— Постой, — вмешался поэт. — Как это так — настоящий? А мы кто?

— Потом растолкую, — нетерпеливо сказал атаман. — Продолжай, мерзавец.

Мерзавец продолжил, бросая испуганные взгляды на тело синьора Джанфранко. Он рассказал и о том, как завистливый и коварный («Коварней самого Кесаря, моя пани!») Лоренцо организовал заговор, в который втянул и сестру Кесаря, прекрасную Лукрецию. Лукреция же вовсе не померла родильной горячкою, как повсеместно считалось, но скрывалась под чужим именем в женском монастыре. Ей без труда удалось обольстить мудрого Джанфранко да Чертальдо, который до того самозабвенно пособлял непревзойдённому Чезаре Борджа в деле мироустройства, и смутить великий ум к измене. О нет, заговорщики вовсе не собирались вернуть мир к ужасным порядкам, царившим до Возрождения Кесарева, — они хотели только устранить самого Кесаря...

— А то ж не можно! — брызгая слюною, кричал Тремба. — Не можно поразить Князя Мира Сего! Подлый же Джанфранко...

При этих словах безглавец изловчился и достал носком сапога до панычёвых рёбер.

Тремба проворно откатился в сторону и открыл рот:

— Так это...

— Да, — сказал Радищев. — Ты наконец-то догадался.

Тремба, попутно кляня себя за куриные мозги и крепость заднего ума, сообщил, что достойнейший и высокоучёнейший синьор да Чертальдо счел за благо сменить своего работодателя. Увы, из затеи ничего не вышло, и Тёмный Кесарь прилюдно поразил Лоренцо Берья копьём в самое сердце, а тело приказал бросить собакам («Кто ж то знал, что он выживет!»). Прекрасная Лукреция и премудрый Джанфранко бежали и бесследно исчезли в степях и лесах Великой Тартарии. Кесарь объявил за их головы великую награду, а мир так и остался недоделанным...

— Дальнейшее я примерно знаю, — сказал атаман. — Но вот с вами-то что произошло, куда контролёры подевались?

— Так я же говорю пани, что с небес слетел Внук Святой и велел всем искать злодея Лоренцо, оставив прежние дела!

— Выходит, он ещё и говорящий — Внук Святой? — подал голос и арап.

— Так, пан разбойник! Голосок у него негромкий, но приятный, как бы писклявый...

— А я-то полагала, — сказал красавица Лука (и со страхом отметил, что впервые говорит о себе в женском роде без запинки, хотя бы и мысленной), — что это всего лишь обычный ручной нетопырь, разве что белый...

— Ни, слична пани! То великого разума креатура! Внук Святой нам объявил, что Кесарь ныне погружён в глубокие размышления и за недосугом поручил дела именно ему, Внуку, вот он и летает, оповещая верные Кесарю сердца о том, что Лоренцо Берья жив и плетёт новые козни! Что он таки обезглавил синьора Джанфранко и теперь спешит, воспользовавшись его головой, урядить мир по-своему...

— Так он вроде бы должен спешить в Рим, чтобы поклониться Кесарю головой мудреца... — сказал Радищев и задумался.

— О нет, ясная пани Анна! Берья знает, что не будет ему ни награды, ни прощения! Поэтому все так и всполошились!

— Кто — все? И почему всполошились?

— Как же пани не понимает? — досадливо сказал Тремба. — Ведь если злодею удастся склонить голову к сотрудничеству, грядут великие перемены, а кому они нужны? Нам, например, вовсе не нужны, мы тут уже с Недеком и к свадьбе начали готовиться...

— И что — посланцы Совета Европы тоже ищут голову?

— Так, пани Анна! Они здрайски бросили нас, больных и недужных, вскочили на коней и помчались в разные стороны!

— И фрау Карла? — с надеждой спросил Тиритомба.

— Нет, эта швейцарская курица всецело занята своими амурными делами, — — скривился Недашковский. — Она с этой... с этим... с ужасным трансвеститом! Они отстали, но скоро, вероятно, будут здесь...

— Синьор Джанфранко, — обратился Лука к премудрому телу, — всё, что плел тут этот ватиканский висельник, — правда?

Синьор Джанфранко вернул корчагу на плечи и сделал неопределённый жест рукой — дескать, кое-где правда, а кое-где брешет, гад, напропалую.

— Я так и думал, — вздохнул атаман. — Только что же нам-то делать?

Вместо ответа маэстро поднёс к горшку указательный палец и стал делать им вращательные движения.

— Просит дырку проделать, — догадался поэт. — Только разве можно проделать в корчаге дырку? Она же разобьётся!

Страшно девушке в мрачном, сыром и полуразвалившемся замке! Страшно и ужасно! Там сочится со сводов и падает на мокрые плиты тёмная густая влага, вовсе не похожая на обычную воду, там ползают по стенам кольчатые и многоногие насекомые, издающие тихий, но мерзкий скрежет, там гнездятся под потолком громадные чёрные летучие мыши, роняющие повсеместно свой зловонный помёт, там воет гнилой и затхлый ветер, перелетая из бойницы в бойницу, там позвякивают цепями в подвальных застенках давно умершие узники и оглашают пустые пространства коридоров своими унылыми однообразными жалобами: должно быть, и по-за жизнью им неймётся...

Да ведь, пожалуй, и всякому мужику станет страшно в такой обстановке!

Именно поэтому в старинные рыцарские замки мужиков и не пускают. Нечего им там делать.

А вот сами владельцы замков чувствуют себя превосходно: зажигают смоляные факелы, чтобы кровавые сполохи весело гуляли по гранитным стенам, подбрасывают в очаги толстенные брёвна, чтобы ветер переменил своё завывание на бодрое гудение, насаживают на вертела цельные бычьи и кабаньи туши, чтобы жир смачно шипел на угольях, разливают по кубкам старое вино, чтобы тоже шипело, отдавая запахи давнего, позабытого уже лета, кличут музыкантов, чтобы древние напевы и новомодные куплеты способствовали пищеварению..

...Всё было, кроме музыкантов. А музыка — музыка тем не менее играла, и несуществующая певица выводила нежным, светлым, совершенно неуместным в сумеречном этом обиталище голоском причудливые рулады без слов, словно бы тосковала здесь безвылазно уже многие, многие годы...