Терри Пратчетт - Пирамиды

Величайшая пирамида, которую когда-либо…

И никто никогда не вспомнит, кто лежит в ней.

Пусть Птаклюспа называют гением, пусть называют безумцем. Все равно это будет пирамида Птаклюспа.

Покинув тихую заводь своих мыслей, он прислушался к неутихающему спору сыновей.

А если уж говорить о потомстве, он предпочел бы шестьсот тон известняка. Так оно спокойнее.

— Заткнитесь вы оба! — рявкнул он. Близнецы замолчали и уселись друг против друга, все еще ворча и пофыркивая.

— Я принял решение, — сказал Птаклюсп. Птаклюсп 2-б стал нервно крутить стило. Птаклюсп 2-а защелкал костяшками счетов.

— Мы берем заказ, — заявил Птаклюсп-старший и медленно вышел из комнаты, добавив на ходу, не оборачиваясь: — А дурной сын, которому это не по нраву, да будет ввержен во мрак, где только вопль, и стон, и скрежет зубовный.

Оставшись наедине, братья еще долго смотрели друг на друга горящими глазами. Наконец Птаклюсп 2-а спросил:

— Так что же такое этот квант?

— Просто плюс ноль, — пожал плечами Птаклюсп 2-б.

— И всего-то?

* * *

Вдоль всей долины Джеля пирамиды разливали по ночному небу безмолвное сияние, отдавая накопленную за день энергию.

Из их вершин беззвучно вырывались огромные протуберанцы — извилистые, как молнии, голодные, как лед.

Разбросанные на сотни миль по пустыне, мерцали кучки некросозвездий, воплощающих собой зарю древности. Но в долине Джеля огни сливались в сплошную полосу.

Нечто лежало на полу, с подушкой в изголовье. Стало быть, это кровать.

Однако, ворочаясь с боку на бок, Теппик понял, что сильно сомневается в этом, так как не смог обнаружить и малейшего следа матраса. “Глупо, — подумал он, — ведь мальчишкой я спал именно на таких кроватях. А подушки вытесывались из камня. Я родился в этом дворце, он перешел ко мне по наследству, я должен быть готов ко всему…

Первым делом поутру закажу в Анке нормальную кровать. Я — царь, и такова моя воля”.

Он повернулся, и голова его глухо стукнулась о каменную подушку.

И канализация. Все-таки все гениальное просто! Подумать только, сколько проблем решает обычная дырка в земле!

Да, канализация. И двери, боги их забери. Теппик не был готов к тому, что множество слуг постоянно и неотлучно ожидают его повелений, в результате свершать утренние омовения оказалось крайне неловко. И конечно, народ. Он вознамерился получше узнать свой народ. Нельзя же все время отсиживаться во дворце.

И черт побери, как тут заснешь, если небо над рекой полыхает, словно при пожаре?

Но, наконец, усталость взяла верх, сознание погрузилось в полусон-полуявь, и странные образы безумной чередой замелькали под закрытыми веками.

Стыд, какой позор перед предками, когда археологи будущего прочтут надписи под еще не созданными фресками времен его царствования: “Завиток, нахохлившийся орел, волнистая линия, брюхо гиппопотама, завиток” (“В год цикла Цефнета солнцеподобный и богоравный Теппик построил канализацию и отверг подушки своих предшественников”).

Потом ему приснился Куфт — огромный, бородатый, глаголющий в раскатах грома и вспышках молнии, призывающий гнев небес на головы недостойных потомков, предавших благородное прошлое.

Вот проплыл призрачный Диос, объясняя на лоту, что в соответствии с неким эдиктом, принятым несколько тысячелетий назад, он, Теппик, обязательно должен жениться на кошке.

Боги с головами разных животных взывали к нему, в мельчайших подробностях толкуя суть божественного, в то время как заглушаемый ими некий далекий голос призывал Теппика, вопия о том, что не желает быть погребенным под грудой камня. Но не успел юноша сосредоточиться на этом призыве, как перед ним предстали семь коров тучных и семь тощих, одна из которых дула в тромбон.

Впрочем, то был старый сон, который снился ему почти каждую ночь…

Потом Теппик увидел мужчину, яростно выпускающего стрелу за стрелой в панцирь черепахи…

Потом, бредя по пустыне, он узрел маленькую, всего несколько футов высотой, пирамиду. Поднявшийся ветер нес песок, но только это был уже не ветер, это пирамида росла, и песчаные Наносы поднимались вокруг ее блистающих граней….

Она становилась все больше и больше, перерастая Диск, так что в конце концов весь мир превратился в маленькое темное пятнышко в ее центре.

И там, в самой сердцевине пирамиды, происходило нечто крайне странное.

Но вдруг пирамида начала уменьшаться, а с нею — и мир, пока все не исчезло…

Вот так вот. Если ты фараон, сны твои не по зубам даже самому искусному толкователю.

Монаршей милостью снова настал рассвет. Сам же монарх спал, скрючившись на своем ложе, подложив под голову вместо подушки свернутую одежду. Вокруг каменного лабиринта дворца понемногу просыпались подданные.

* * *

Лодка Диоса, легко скользнув по воде, ткнулась носом в причал. Ступив на сушу, Диос торопливо направился к дворцу, прыгая через три ступеньки сразу и потирая руки при мысли о новом, полном забот дне, о стройном распорядке обрядов и церемоний. Столько организационной работы, о стольком надо позаботиться…

Главный скульптор и мастер по саркофагам сложил свой метр.

— Хорошая работа, мастер Диль, — похвалил он.

Диль кивнул. Среди искусных ремесленников ложная скромность была не в моде.

— Классная команда, а? — хмыкнул скульптор, шутливо толкая его в бок. — Ты маринуешь, я закатываю.

Диль снова кивнул, на этот раз не так уверенно. Скульптор взглянул на овальный восковой слепок, который держал в руках.

— А вот посмертная маска могла бы быть получше, — заметил он.

Джерн, которому впервые позволили выполнить столь ответственную работу и который сейчас, примостясь на углу плиты, трудился над одной из усопших кошек царицы, с ужасом посмотрел на него.

— Я очень старался, — обиженно мрачно сказал он.

— В том-то все и дело, — ответил скульптор.

— Знаю, — печально произнес Диль, — нос, конечно, не того.

— Скорее подбородок.

— Подбородок тоже.

— Да уж, ничего не попишешь.

— Ага.

В мрачном молчании все уставились на восковое лицо фараона. В том числе и сам фараон.

— Подбородок как подбородок.

— Можно прилепить бороду, — наконец предложил Диль. — Борода все закроет.

— А с носом что делать?

— Снять дюйма полтора. И подправить скулы.

— Можно…

— Вы говорите о лице покойного царя, — в ужасе пролепетал Джерн. — Вы не имеете права! Люди все равно заметят и… — Он вдруг засомневался. — Они ведь заметят?

Мастера переглянулись.

— Конечно заметят, — терпеливо подтвердил Диль. — Но никто ничего не скажет. Наоборот, люди хотят, чтобы мы… делали их лучше.

— Не боись, — жизнерадостно успокоил главный скульптор. — Вряд ли кто встанет и скажет: “Ерунда это все, на самом деле он смахивал на близорукого цыпленка”.