Антон Федотов - Матвей. Внештатный канцелярист

– А у вас есть такой же, но немецкий? – протянул Ефимовский, явно вспоминая что-то, и после театральной паузы закончил. – Жаль, будем искать!

– Ищи-ищи, а я Саше позвоню, – задумчиво протянул Михалков. – Пора подключать его опричников и военную разведку.

Ефимовский застыл на секунду, после чего медленно кивнул. Его старый приятель потому и занимает свое место, что всегда мог разглядеть серьезную угрозу гораздо раньше, чем она постучится непосредственно в дверь Государства Российского. Тот факт, что Михалков решил обратиться напрямую к императору говорил людям понимающим о многом.

– Так, а Службу Дознания отправь таки к своему сотрудничку, пусть устроят потогонную часов на шесть, – неожиданно встрепенулся хозяин кабинета.

Второе поднятие брови Ефимовского за один разговор случалось редко. Мало что могло его удивить на столько, чтобы он повторно за одну беседу прибег к столь сильному выражению своего недоумения.

– Да, я говорил, что ребятки справляются, – опять без труда расшифровал его мимику князь. – Вот только парень твой выдержал сдвоенную "четверочку", а учитывая его познания в иных аспектах Воды… Нам нужно очень крепко приучить его к ответственности за свои действия.

Ефимовский вдруг почувствовал себя неуютно. Веселящийся без руля и вертил потенциальный повелитель или, не приведи Всевышний, абсолют на улицах Санкт-Петербурга…

– Работу с Ольгой мы естественно прекращаем, – объявил он, чтобы отвлечься от неприятных мыслей и воспоминаний (правда, с нарезки слетел "всего лишь" воевода, но и тогда потери были… ощутимыми!). – Полагаю, ей лучше пока отбыть в родовое…

– Нет, – последовал короткий ответ. – Глава Демидовых ясно дал понять, что заинтересован в продолжении работы своей внучки с Матвеем. Так что поднимай психологов и… Ну, ты знаешь…

Ефимовский подумал мгновение, и, молча кивнув начальнику, покинул кабинет. Мысли о том, что Глава Рода обязан в первую очередь обязан думать об его усилении, а внучка, в случае чего, у него не единственная, он оставил при себе. В конце концов, его задача сейчас сделать так, чтобы Матвей не вышел из под контроля Российской Империи, а не думать о его гипотетических детях, хотя мысль о родовом союзе Воронцовых и Демидовых в разрезе пользы для Отечества была достаточно интересной. Сейчас Патриархи друг друга на дух не переносят, но ведь они не вечны, верно?

А что делать он действительно знал. Уже сегодня на стол императора ляжет папочка с одним – единственным личным делом для утверждения передачи отделу ликвидаторов, подготовленных для одной-единственной цели – избавление государства от вышедших из под контроля империи одаренных уровня воевода и выше. Нелегкие времена теперь ждут "внештатного канцеляриста" Матвея Александровича Воронцова. Постоянные его проверки на лояльность государству теперь станут основным хлебом целой команды мозгоправов, а малейшие сомнение… Лучше лишиться потенциального (пусть даже у Матвея, едва взявшего уровень гридя, добраться до высших уровней шансов немного, но… они есть) абсолюта, чем разгребать иные последствия его "нелояльности".

Матвей же пока пребывал в счастливом неведении относительно всех телодвижений в отношении столь дорогой ему собственной тушки. Он второй раз за прошедшие сутки стоял под утро возле очередного казенного присутствия и словно опытный дегустатор маленькими порциями позволял свежему воздуху заполнять свои легкие. Для полного счастья ему не хватало лишь ощущения кофейно-коричной горечи, что способен был подарить стаканчик бодрящего каппучино. Однако несмотря на близость к центру, по столь раннему времени достать заветный стаканчик было негде. Возможно, где-то неподалеку и имелись заведения, готовые порадовать очень раннего "жаворонка", либо столь же позднюю "сову", порцией бодрящего зелья, вот только молодой человек о них не знал. Как-то жизнь его слишком разогналась с момента приезда в Петербург, а на простые радости вроде составления карты любимых кофеен времени что-то и не хватало.

Вот и наблюдал Матвей за темными водами Мойки не имея возможности согреться любимым напитком, не обращая внимания на привычную любому перебуржцу морось, стараясь изыскать в своей черепной коробке хоть какие-то дельные мысли. Таковых не находилось после очередного сеанса общения с людьми в серых костюмах, чьи водянистые глаза и ничего не выражающие лица, казалось, будут преследовать его не только во снах, но и за Кромкой, если Великие Весы покажут, что в жизни своей он больше сделал дурного.

Матвей с удовольствием вогнал в легкие очередную порцию свежего воздуха, прямо – таки кожей ощущая ту волшебную ауру города, что вдохновила Ахматову на замечательные строки:

Молодой человек, не сводя пристального взгляда с темных вод реки, и сам хотел поделиться с городом радостью от наступления нового дня, наслаждения свежим воздухом, а так же счастьем от осознания, что он еще жив. Матвей "пошарил" в самых дальних закутков своей души, решая, что именно он хочет сказать миру в начале нового дня, понимая, что до великих строк классиков ему не дотянуться никогда, и все же… Через миг молодой человек улыбнулся и с выражением полного умиротворения на лице потянулся со словами:

– Бл@дь, хорошо-то как!

Ну, а что? Это тоже чувства и экспрессия!

Тот же Пушкин, в мистическую связь с которым искренне верила ранее упомянутая Анна Ахматова, недаром сожалел, что из его "Бориса Годунова" "выпущены народные сцены, да матерщина французская и отечественная" [16] Письмо П.А. Вяземскому 2 января 1831 года . И писал поэт великий в своей "Телеге жизни":

С этими мыслями уже окончательно вернувший себе душевное равновесие Матвей потянулся в карман куртки за телефоном. Его "телега", призванная доставить юношу к дому, сама себя не вызовет!

Чтоб её!

Стоянка ПИУ. День 43 от прибытия.

– Матвей Александрович, знаете, вы очень х*евый друг, – задумчиво протянула девушка с интонациями, которые любому человеку понимающему говорили о превосходном родовом образовании, а так же прекрасной работе наставников по постановке речи.

– Дружба дружбой, а пuздюли врозь, Ольга Григорьевна – столь же изыскано заверил ее юноша, делая шаг вперед и в сторону, словно дистанцируясь от своей собеседницы, но даже не думая опускать указующий на нее палец.