Мстислава Черная - Беглянка и ее герцог

Я прошла два здания, завернула в тесный проулок, добралась до места, где сходились две глухие стены. Меня никто не увидит, а значит, можно вытащить припрятанный под плитой сверток с платьем, достойным состоятельной горожанки. Я натянула его прямо поверх платья служанки, разом поменяв силуэт на более упитанный и квадратный, стерла с лица макияж, промыла глаза другим специальным составом, убирающим отеки и красноту, вернула родные брови, нарисовала себе другой контур губ. Быстро переделала прическу — дурацкий чепец долой, тугую “шишку” превратила в рыхлый пучок, добавила заколку. Две покрашыенные в рыжеватый оттенок пряди на лбу (они у меня время от времени выбивались из под чепца и почти вся прислуга будет уверена, что уволенная горничная была рыжая) зачесала назад и спрятала среди других прядей. Можно не сомневаться, меня не узнают.

Выйдя из проулка, я прошла еще два особняка и взмахом руки подозвала извозчика.

— На седьмую авеню, пекарня мсье Рамболи.

До аристократки я не дотягиваю, но извозчик в мгновение ока считал, что я клиентка состоятельная и расплылся в угодливой улыбке:

— Прошу, мадемуазель.

Пекарня официально считалась бизнесом кондитера, прибывшего из Лондрии и служившим едва ли не при королевской кухне. Однако с возрастом повар пожелал спокойствия, смены обстановки и смелых кулинарных экспериментов, на которые не решался во дворце. На самом же деле, вся эта история вымысел чистой воды. Месье Рамболи не лондранец, а италиец. Более того, он не просто никогда не был королевским кулинаром, он и не повар вовсе. Готовить учила его я… Но самое главное, он не настоящий хозяин пекарни, месье работает “лицом” бизнеса на меня.

Экипаж остановился, я сошла на мостовую, расплатилась. Сразу заходить не стала, остановилась, придирчиво рассматривая витрину. Да, всего год, а я уже много сделала, что бы там ни говорил Глюк. Есть, что вспомнить! Этот дом мы выкупали не без приключений, да и потом много всякого было. Что-то приятно возвращать в памяти, что-то не очень.

Глава 15

— Бя! — стоило мне открыть дверь, как под ноги кинулся бежевый мяч на коротких лапах и приветственно завопил: — Бя-бя-бя-бя! Бя!

— Ты лаять-то когда-нибудь нормально научишься, недоразумение? — я присела и погладила пузо мгновенно завалившейся на спину Плюшки. Мопсиха за год отъелась, обросла и оказалась вовсе не дряхлой развалиной, а вполне крепкой и жизнерадостной псинкой. Только вместо лая у нее получалось совершенно мультяшное:

— Бя-бя-бя! Бя! — Покрытый короткой плюшевой шерстью мяч вскочил на лапки и упрыгал впереди меня в сторону кухни. — Ррррбя!

— О, вернулись? — из кабинета управляющего выглянул дед Уго, подхватил на руки скакавшее мимо откормленное сокровище и едва увернулся от слюнявого языка. Свое султанатское имя он за год почти забыл и охотно отзывался на то, что дали ему при рождении. — Это хорошо, а то птичка на хвосте принесла, что через два часа снова благотворительная комиссия из попечительства нагрянет.

— Девчонок предупредили? — я остановилась перед зеркалом и быстренько стерла со своего лица капризные губки бантиком, модные в нынешнем сезоне среди зажиточных горожанок мещанского происхождения. — Ведро с прутьями не забудьте из подвала вытащить. И не перепутайте! В прошлый раз огурцы соленые выставили, хорошо, я успела это безобразие юбкой накрыть! А то наши благочестивые ханжи очень удивились бы, обнаружив, что «заблудших девиц» наставляют на путь истинный нет розгой по шее, а огурцом… кхм. Уж не знаю, в какое место.

Бывшего султанатского евнуха, прожившего жизнь среди томных восточных гурий было не удивить двусмысленностью, так что он только хмыкнул. Вообще, деду Уго цены не было. Кроме того, что старик оказался просто хорошим человеком, он был еще незаменимым управляющим, а самое главное — умел очень мягко, ласково и толково поговорить с девчонками, пострадавшими от насилия. Главное, убедить их в том, что в насилии виноват насильник, а не жертва. Иначе, боюсь, без пары суицидов бы не обошлось. Здешняя мораль была однозначна: всегда виновата женщина. А служанка виновата вдвойне, просто потому, что некоторым сильным мира сего «хочется кушать».

— Все подготовили в лучшем виде, но вы же знаете, мадам, — он подчеркнуто соблюдал субординацию, и я не пыталась это изменить — ну комфортнее так человеку, пусть его. — Всегда лучше, если вы сами приветствуете «гостей». Строгая вдова производит должное впечатление и внушает.

— Угу, чем грымзее начальница, тем меньше эти проверяющие придираются, — кивнула я. — Жаль, хотела отдохнуть. Ну да ладно. Я сейчас схожу переоденусь и загримируюсь, а ты собери девушек в трапезной, порепетируем. А то у нас многовато новеньких, они еще ни одной проверки не видели.

Эти проверки, будь они неладны, начались после того, как одна из девиц, принятая нами без рекомендации таких же служанок, оказалась то ли засланным казачком, то ли просто стервой и поганкой. Сначала она попыталась устроить свару в спальне, потом надерзила Гретти, потом Глюк доложил, что странная особа крутится возле моего запертого на ключ кабинета. А в двойном дне сиротской корзинки, с которой она пришла к нам в дом, у девицы кошелек с серебром и пара слишком дорогих безделушек. Короче, легенда о злом хозяине и обиженной бедняжке трещала по швам.

Я долго раздумывать не стала и выставила эту «несчастненькую» на улицу. А она, то ли в отместку, то ли по заданию нанявших ее людей, прямым ходом отправилась в магистрат и настрочила донос, о том, что я устроила бордель посреди приличного района и пусть господа стражи закона примут меры.

Хорошо я догадалась отправить Глюка проследить за ушлой паршивкой и предупреждение мы получили вовремя. Поэтому, когда среди ночи к нам в двери заколотили кулаком и на крыльце обнаружился магистерский секретарь в сопровождении двух полицейских и парочки сушеных вобл из религиозного благотворительного комитета при магистрате, они напоролись на суровый холодный взгляд не менее засушенной вдовы, одетой в строгое черное платье и со знаком божественной схимы на груди.

Все обвинения и инсинуации сбежавшей девицы были гневно отвергнуты под предлогом того, что лгунья сама вела себя развязно и аморально, за что и была выставлена вон. Господам предложили убедиться, что пороку нет хода в дом смиренного очищения и призора.

— Девушки содержатся здесь, чтобы искренним раскаянием и усердным трудом искупить свой грех! — холодно чеканила я, леденя взглядом непроизвольно съежившегося магистерского секретаря. — Тут нет места легкомыслию и пустому безделью! У нас закрытое заведение, и только ради присутствия этих добродетельных дам, — тут я сделала «реверанс» в сторону благотворительниц, разом почуявших во мне свою и явно потерявших изначальный морально-боевой пыл. — Я позволю мужчинам войти и осмотреть трапезную, рабочие комнаты и кладовые. В спальню к девушкам мужчинам и греху ход закрыт! Туда могут войти только женщины.