Айзек Азимов - Весь Азимов. Прощание с Землёй

— Не верю я этому, — пробормотал генерал, но все же на его лице возникло выражение задумчивости.

Стив между тем продолжал «вчитываться» в свою книжку, и рисунки над его головой почти застыли, образовав изящный узор, выполненный в теплых и нежных тонах.

В голосе Хардинга зазвучали настойчиво-увещевательные нотки:

— Однако всегда найдутся лица, которые сопротивляются ортодоксальности и не могут маршировать в общих радах; эти люди играют в обществе важнейшую роль. Они не подчинятся подобным цветным узорам — так же, как и любой другой форме силового давления. Так зачем же трепетать по поводу жалкого пугала контроля над эмоциями? Давайте вместо этого будем видеть в нейрофотоскопе простой инструмент, с помощью которого мозговые функции человека могут быть подвергнуты глубокому изучению. Вот это-то и должно интересовать нас в первую очередь. Чтобы изучить человечество, надо сначала изучить человека, как когда-то справедливо заметил Александр Поп [8] Поп Александр (1688–1744) — английский поэт. ; ну а что такое человек, как не мозг?

Генерал продолжал хранить молчание.

— Если бы мы сумели понять, как работает мозг, — говорил тем временем Хардинг, — и узнали бы наконец, что именно делает человека Человеком, мы смогли бы встать на путь понимания самих себя, а ведь нет у нас задачи более трудной… и более важной! Но разве под силу такое одиночке или даже отдельной лаборатории? Тем более в обстановке секретности и страха? Тут необходима кооперация ученых всего мира… Генерал, снимите гриф «секретно» с нашего проекта! Подарите идею всему человечеству!

Генерал медленно кивнул:

— Я думаю… в конце концов, возможно, вы и правы…

— Я тут набросал соответствующий документ… Если вы подпишете его и подтвердите верность подписи отпечатком большого пальца, если вы воспользуетесь двумя часовыми в качестве свидетелей, если обратитесь к Исполнительному Совету по закрытой линии связи и если…

Все так и произошло. Все было сделано именно так под изумленным взором Файфа.

Когда генерал удалился, нейрофотоскоп разобрали, а Стива увели в его помещение, Файфу наконец удалось преодолеть ступор удивления настолько, что он спросил:

— Как могло случиться, что генерал легко поддался уговорам, профессор Хардинг? Вы же вдалбливали ему свою точку зрения по меньшей мере в дюжине докладных, но это ничуть не помогало!

— Я никогда не излагал свою точку зрения ни в этом помещении, ни при работающем нейрофотоскопе, — отозвался Хардинг, — и у меня никогда не было столь мощного «передатчика», как Стив.

Есть немало людей, которые, как я говорил, способны противостоять контролю над эмоциями, хотя многие другие просто не в состоянии этого сделать. Тех, кто обладает склонностью к конформизму, очень легко уговорить присоединиться к точке зрения оппонента. Вот я и сделал ставку на то, что каждый человек, который свободно чувствует себя в мундире и привык жить по уставу, легко может быть поколеблен в своих взглядах, каким несокрушимым он бы себе ни представлялся.

— Вы хотите сказать… Стив…

— Разумеется. Я дал генералу возможность сначала ощутить беспокойство и острый дискомфорт, а затем ты вручил Стиву его калейдокнижку, благодаря чему атмосфера обрела чувство спокойствия и счастья. Ты ведь тоже испытал это?

— Да, конечно.

— Я предположил, что генерал не сможет противостоять этой радости бытия, которая так внезапно последовала за тревогой, и он таки не смог! В этот момент что бы ему ни показали, он все воспринял бы как прекрасное и разумное.

— Но он же очнется и свое решение изменит?

— Безусловно, так и произойдет, однако какое это будет иметь значение? Главные результаты, касающиеся нейрофотоскопа, в эту самую минуту уже передаются по всему миру средствам массовой информации. Возможно, генералу и удастся запретить публикации в нашей стране, но уж никак не в других. Нет, ему придется сделать хорошую мину при плохой игре. Человечество сумеет наконец подвергнуть себя глубокому изучению!

Сроду не видел, чтоб Майрон Гинкнишк держал себя скромно и сдержанно.

Да и с чего бы ему скромничать? Майк — мы все зовем его просто Майк, хоть в глазах почтительно внимающего ему мира Гинкнишк крупный ученый и Нобелевский лауреат, — типичный продукт двадцать первого столетия. Следовательно, обладает, как многие из нас, немалой долей самоуверенности, хотя, без сомнения, имеет на нее известное право. Ему хорошо известно, чего стоят мир и человечество, и еще лучше — чего стоит он сам.

Родился доктор Гинкнишк первого января 2001 года, так что с абсолютной точностью является ровесником века. Я младше его на десять лет и на бессчетное число лет дальше от двадцатого, не заслуживающего добрых воспоминаний, века.

Впрочем, иногда я вспоминаю об этом злополучном столетии. Подобно многим незрелым умам, имеющим склонность к причудам, в молодости я тоже обзавелся таковой. Я подцепил своего рода любопытство к ранней истории человечества, о которой так мало известно и так мало, охотно признаю, можно разузнать. Но я по природе своей любопытен.

Спас меня в те дни именно Майк.

— Не играй, — говаривал он, пялясь на девушек, проходивших мимо нас в деловых костюмах с короткими юбками, и по временам даже наклоняясь к ним поближе, чтоб оценить материал по достоинству. — Так вот, не играй, — говорил он, — с прошлым. Древняя история куда ни шло, бог уж с ней. Со средневековьем тоже. Но как только мы подходим к времени зарождения технологий, все. Забудь и сплюнь! С того момента и пошла сплошная скатология, иначе говоря, всякие пошлости и извращения. Ты — создание двадцать первого века, так будь же свободен! Дыши глубже чистым воздухом нашего столетия! И он сотворит для тебя чудеса. Взгляни, например, на то, что он сделал для той хорошенькой девушки слева от тебя.

Истинная правда. Ее манера глубоко дышать полной грудью выглядела совершенно восхитительно.

Ах, то были великие дни — дни, когда научная мысль пульсировала, когда мы оба были молоды, беззаботны и только ждали удобного случая, чтоб ухватить мир за хвост.

Майк не сомневался в том, что ему предстоит продвинуть науку до небывалых рубежей, и я чувствовал примерно то же самое. И такие мечты обуревали всех нас в те годы, когда этот славный век переживал свою молодость. Казалось, будто нас постоянно подгоняет некий голос, возглашавший: «Вперед! Вперед! Ни шагу назад!»

Лично я подхватил такое восприятие мира у Пола Деррика, калифорнийского мага и волшебника. Теперь его уже нет в живых, но в свое время это был великий человек, вполне достойный упоминания непосредственно после меня. Я числился среди его выпускников и, скажу откровенно, первое время мне приходилось нелегко. В колледже я самым тщательным образом выбирал курсы, на которых читали поменьше математики, но где было побольше девочек, что впоследствии привело к мастерскому овладению искусством вышивки мережкой, но к полному, не скрою, провалу в области точных наук.