Эйта - Лягушки, принцессы и прочие твари [СИ]

Тут я осознала, что меня так тоже могут отравить, но понадеялась на королевскую кровь и решила не сильно этого бояться. Отец превозмог яд, значит, и я справлюсь, если что.

Тетушка Хос все молчала, и все ставила, ставила нам на стол лакомство за лакомством. Не пропадать же заготовкам. Правда, мне в горло ничего не лезло, даже на халяву, не столько из-за боязни яда, а просто из-за нервов. Я предложила присесть тетушке Хос — она лишь молча покачала головой. Вряд ли у нее на сердце было спокойно. Дочка с внучкой давно уже уехали с малым отрядом…

Только Далька по-детски беззаботно уплетала блины.

А потом я услышала чей-то хрип, кашель, звук удара… Обернулась.

Растрепанный Фанти недоуменно озирался по сторонам в руках у вежливых людей. Макияж превратился в уродливую маску, пучок растрепался и почти распустился. Он даже попытался рвануться — почему-то не к выходу, а в подсобку. Но его быстро успокоили тычком под дых.

Солдаты о чем-то совещались; прерывать разговор начальства с братом они из-за такой мелочи, как неучтенный постоялец, не собирались, но повод задуматься у их старшего все-таки был.

Думаю, Фанти не убили на месте, потому что приняли за очень некрасивую эльфисскую женщину, а женщин убивать бравому солдату все-таки не подобает. Я слышала, обычно они их просто насилуют.

А что, эти могли, рожи-то зверские.

Борода у эльфисов не растет, кадык выражен не так сильно, как у человека без примеси чужой крови, а потекший макияж Фанти не позволял разглядеть черт лица, так что бедняга был в нешуточной опасности.

Он стоял, стараясь отвернуть лицо от солнечного света, и беспомощно лупал длинными ресницами.

На это больно было смотреть.

— Стойте! — Как могла повелительно выкрикнула я, и добавила в сторону, как мантру, — Если вам не трудно, извините, пожалуйста, за беспокойство, не могли бы вы, — и громче, — это мой музыкант! Отпустите!

Больше Фанти никем принцессе приходиться не мог. Слугами их не брали: опасались за столовое серебро, и небеспочвенно. Для шута он был высоковат. Да и видимых уродств у него тоже не было. А вот музыканту позволительно быть вороватым, если он лучший из лучших. К тому же эльфисская музыка дешева: кто будет платить такому много? А если он и доберет себе втихую премию серебром из столового, то разве ж жалко, если музыкант хороший?

Может, мы его взяли, чтобы сэкономить на свадьбе? Все знают, что мама прижимиста…

— Музыкант-музыкант, — согласился… или согласилась? Фанти, — Фантаэль О! Сам Фантаэль О! Великий! Величайший! Угх…

Его заткнули проверенным способом — тычком куда-то в печень. Я вскочила из-за стола.

— Не смейте так с ним обращаться! — меня переполнял гнев.

Впервые на моих глазах избивали человека. Это не была драка, это не был бой. Избиение — вот, как это называлось. И били его, чтобы устрашить меня. Из-за меня.

И своей цели достигли, немудреное дело. Но, хоть мне и было страшно, но, как ни странно, я боялась не за себя и не за Дальку. Фанти был забавный малый, и он предложил мне обучаться у него музыке… он старался. Я не могла точно знать, почему он так старался — вряд ли им двигало желание силком увести свой народ с тропы бродяжничества, колдовства и мелких краж, скорее уж он все пытался устроить так, чтобы голос в голове звучал чуть помягче. Но он очевидно прикладывал к осуществлению своей мечты массу усилий.

И действительно замечательно играл. И он тоже пострадал от произвола безбашенной богиньки, хоть у его народа она и была своя собственная, с Ведой ничего общего не имеющая.

В каком-то смысле, ему было даже хуже, чем мне, его проклятье говорило с ним, не переставая, говорило за него; и он даже не мог заткнуть ушей и не раскрывать рта. Поэтому я ему сочувствовала.

Это не было то высокое сочувствие, которое демонстрируют монахини к нищим и блаженным. Нет, это было то низкое и недостойное чувство, которое можно описать еще так: «хоть кому-то хуже, чем мне».

Может, не стоило называть его своим музыкантом? Но тогда он стал бы обычным побродяжкой, который оказался не там и не тогда. Такие не живут и минуты… Мое покровительство давало ему отсрочку. Вполне вероятно, что даже спасало жизнь.

— Позвольте мне умыться, — вдруг спокойно сказал Фанти, и я услышала в его, теперь-то точно его, голосе нотки раздражения, — и я докажу вам, что я королевский музыкант. Вы такой музыки в жизни не слышали — и в жизни больше не услышите, я вам гарантирую.

— Ферните ему гифапу, — приказала Далька, уминая в рот еще один блин, — сепафши!

— Сейчас же… — эхом повторила я.

Даже с набитым ртом Далька приказывала куда лучше меня. Меня не слышали, а ее слушались. Не прошло и десяти минут, как умытому Фанти сунули в руки откопанную в кладовке гитару и чуть ли не пинком направили в нашу сторону.

Без макияжа он казался совсем бесцветным. Тусклее меня. Длиннющие волосы сероватого цвета, которые некогда было расчесывать, доходили ему до колен. Они сбились в колтуны, и, я подозревала, еще часик таких приключений, и из всего многообразия причесок Фанти останется только две: стрижка налысо и дреды.

Тонкие губы, тонкий нос, впалые скулы и синющие круги под глазами, которые были самым ярким пятном на этом скорбном лице.

Фанти был обижен в лучших чувствах, и не собирался этого скрывать. Даже последнего труса можно выбесить так, что он вцепится обидчику в горло. И Фанти определенно выбесили настолько, что даже его прародительница не смела показаться. Я не думаю, что он вообще заметил, что его ударили.

Шел он легко и плавно, как настоящий эльфис. Почти парил над полом.

Он широким жестом смел со стола яства, будто и не замечая, как бьются об пол глиняные миски. Хорошо хоть не в нашу сторону. Умостил свой худой зад на дереве и глянул на тетушку Хос так свирепо, что, если у нее и были какие-то возражения, она их проглотила.

Он подул на струны, и они тихонечко загудели.

— Теперь нас не смогут услышать. Прежде чем я начну, будут пожелания?

— Балладу о Джере и Альде, пожалуйста! — Звонко попросила Далька.

Фанти глянул на нее так свирепо, что она сразу же стушевалась. Все-таки было в его взгляде нечто гипнотическое, раз он мог заткнуть даже маленькую капризную ведьмочку.

— Нельзя?

— Не сегодня. Лет через семь, после того, как ты поцелуешь лягушку, может быть, я сыграю ее тебе… — Сухо сказал он, — к тому же не тебе решать, — и он обратился ко мне, — принцесса, королевский музыкант ведь придворная должность?

Я вздрогнула. Не ожидала, что от меня так быстро потребуют решений. Не ожидала, что меня вообще примут во внимание. Нормальный человек давно бы забыл, что я здесь сижу; солдаты каждый раз недоуменно озирались на мой голос и уж тем более не следовали моим приказам. Я бы сбежала, если бы не Далька и не тетушка Хос, которая, конечно же, не будет молчать, если мы что-нибудь предпримем.