Николай Дитятин - Отступники [СИ]

— Циф, — парировал Цыпленок.

— Это, во всяком случае, доставляет тебе удовольствие, — вступился за меня Рем.

— Да, — благодарно кивнул я. — И вообще, какого змея ты тут делаешь?

— Циф, — туманно изрек Цыпленок, и прикрыл глаза белыми пленочками.

— Рем? — спросил я.

— Разопри меня с нутра, если знаю, — пожал плечами сухолюд. — Когда я пришел, он уже сидел здесь. Это же воспоминаний, кто его запомнит, к тому и является.

— А что насчет Вига?

Я отодвинул Проглота ближе к стенке и уселся на край койки.

— Заговор, заговор! Искрррикиик!

— Да что ж его бросать? — возмутился Рем. — Помер бы с голоду. К тому же не у всякого менадинца есть карманный Автор. Все это время спал. Сейчас вот только вылез, учуял видать персик. Видел, что Олечуч сделал с машинным управлением?

— Нет. Предпочитаю его не беспокоить.

— Напрасно, — подмигнул Рем. — Это стоит видеть.

— Казнить, казнить, казнить, икрррик!

Я посмотрел на Вига. Он глядел перед собой бессмысленным взглядом совершенно счастливого существа и сыто поглаживал животик. Рем оттопырил нагрудный карман пальцем и аккуратно поместил туда задремывающего Автора.

— Рев говорит, что мы почти на месте, — сообщил сухолюд.

— Рев? — переспросил я, отвлекшись на свои мысли.

— Перрвенец, — Рем откинулся на жесткую подушку.

— О. Ну и где же это место?

— Он сказал: «Рем, ты когда-нибудь мечтал увидеть воочию Твердые Воды?». А я говорю: «нет, мне хватает простых приемов с несколькими девочками сразу». Я имею ввиду, такие извращения не для Поздних. Мы привыкли к старой доброй жидкой водичке… Престон? Ты чего? Я отсюда вижу твой желудок.

Реверанс упомянул в башне о Соленых варварах, но я представил их как наемников или посредников в каком-то эпизодическом деле. Мы бы высадились на каком-нибудь острове их племенной конфедерации и… ну не знаю, дальше дело было за Реверансом.

Но Твердые Воды!

— Твердые Воды — это миф, — сказал я уверенно.

— Не очень-то уверенно ты это произнес, — заметил Рем, с милой улыбкой провокатора.

— Это просто не может быть правдой! — не сдавался я перед собственным ужасом.

— Да о чем вообще идет речь? — пожал плечами безмятежный сухолюд.

— Старая байка, всплывающая после нескольких пинт рома, — я дрожащими руками схватился за журнал и принялся отрывать от него маленькие полоски скользкой бумагги.

Проглот зашевелился за моей спиной, и вдруг оглушительно икнул, подпрыгнув на матрасе. Цыпленок встрепенулся и вспорхнул мне на плечо.

Вошел Реверанс. Он оглядел наше собрание и бодро сообщил:

— Приближаемся к Твердым Водам. Расчетное время прибытия двадцать шесть минут. Прошу вас застелить койки, прибрать мусор и… Вохрас, это твой цыпленок?

— Циф, — заявил Цыпленок дерзко.

— А, — Реверанс слега склонил лысину. — Прошу простить, сударь. Надеюсь, вы поймете старого первенца. Привычки, привычки. И, Вохрас, будь добр поговори со своим телохранителем. Кажется, он не собирается никуда выходить.

Он еще раз кивнул и вышел.

— Что он там сказал насчет Твердых Вод? — спросил Рем невинно.

— Грхбрумбу, — ответил я, закрыв лицо ладонями.

Чтобы отвлечься от панического ужаса, я принялся заталкивать мусор в пасть Проглоту.

— Надо сказать Олечучу, чтобы надел доспехи, — проговорил Рем все так же безмятежно.

— Клянусь Первым, не поверю, чтобы ты ни разу не слышал о Твердых Водах! — воскликнул я, воздев руки к потолку. Что-то громко щелкнуло в суставах.

— Слышал, конечно, — сухолюд зевнул и почесался.

— Так почему ты так спокоен?!

— Ты считаешь, что я спокоен? — наигранно изумился мой друг. — Ты, haga hugan, ошибаешься. Я взбешен настолько, что скоро окалина посыплется. И для этого есть три причины. Во-первых, я пробовал настойку, которую Соленые варвары делают из сахарных водорослей. Ей можно забивать скот. Во-вторых, я не был с женщиной уже почти три недели. А у Соленых варваров, насколько честна молва, даже девочкам нужен бюстгальтер.

Он замолчал, словно переводя дыхание.

— Но это вроде бы неплохо, — нерешительно вставил я.

— Двадцать пять минут! — взорвался вдруг Рем, схватив себя за волосы. — Это в-третьих! Я чувствую каждую, chack-nocka, секунду! Они проходят сквозь меня как маленькие лезвия!

Он вцепился зубами в собственный кулак и замычал.

— Я лучше пойду к Олечучу, — рассудил я для самого себя.

— Циф, — сонно сказал Цыпленок мне на ухо.

— Кто-то же должен.

— Циф-циф.

По узкому овальному коридору, я прошел до переборки, на которой языком первенцев было написано «движущая сила». Я приложил ухо к прохладному металлу и прислушался. Постучал.

— Олечуч! Ты слышишь?

За переборкой работали двигатели: «динг-дунг, динг-дунг». Свистел пар. Мне показалось, что я услышал в скрипе стальных поршней осколки смеха.

Кажется, я пробудил зло.

— Олечуч! Мы почти прибыли на место. Тебе лучше надеть доспехи.

Динг-дунг, динг-дунг.

— Если ты меня понял, подай какой-нибудь сигнал. Ударь два раза в стену, например…

Что-то сильно, со шлепком, ударилось в переборку с той стороны, и я непроизвольно отшатнулся.

— Л-ладно, — кивнул я в сторону переборки. — Я понял. Ты понял. Все всё поняли. Отлично. Я пойду.

Я повернулся, и за моей спиной с лязгом распахнулась, врезавшись в стену, железная закупорка. Приготовившись бежать, я посмотрел в открывшийся проход. За переборкой клубился во тьме бледный пар. В этой каше серых и черных оттенков, слабо трепыхался тусклый свет лампы. Он, то появлялся, подсвечивая пар изнутри, то снова утопал в нем. Олечуча я не видел, но, кажется, это было приглашением войти.

Я стал осторожно приближаться к влажной лязгающей тьме, потом сообразил, что иду приставными шагами вдоль стены, и взял себя в руки.

— Циф, — заметил Цыпленок заинтригованно.

— Может, тогда ты его позовешь? — спросил я почти с надеждой.

— Циф!

— Тогда сделай вид, что тебе тоже жутковато.

— Циф-циф-циф! — ненатурально запричитал Цыпленок.

— Спасибо.

Я медленно погрузился во влажный, мигающий мрак. Прошел чуть вперед, пытаясь различить что-нибудь в обстановке. Вокруг падали и поднимались вверх силуэты поршней. Металлический шум и пульсирующий гул Медузы не давал мне прислушаться. Пол под ногами дрожал как живой, свет лампы, появляясь, словно струился по волнообразным клубам пара. Я остановился в нерешительности, тревожно озираясь по сторонам.

Что-то капнуло мне на нос.

Я мазнул пальцами: на них осталось темно-красное, вязкое.

— Да не может быть, — сказал я, наполняясь отвращением.

Тут я вспомнил, что Реверанс говорил о пропаже ящика томатной пасты, и все встало на свои места.

Еще одна капля разбилась о мое плечо. Я посмотрел наверх и потерял дар речи. Я видел фрески в Капитальном Храме Зверя в Гротеске. Так вот по сравнению с тем, что я увидел здесь, те фрески заслуживали, чтобы их со стыдом оттирали создатели. Это было великолепно. В храме я видел неуклюже написанного Первого, похожего на неровную грушу и крылатых овец, напоминающих комки хлопка. Здесь томатная паста легла на металл тончайшими деталями людских эмоций. Здесь были: ужас, отчаянье, раскаянье, мольба, преклонение. Манекены захватывали власть и заставляли людей страдать. Страдать… М-да.