Николай Дитятин - Отступники [СИ]

Немногие гости Твердых Вод тогда смогли сбежать. Пойманные за распространением чумных вещей, послы были утоплены так быстро, что не успели никого предупредить о своем провале. Подлым захватчикам было невдомек, как стотри вообще удалось понять, что вещи заражены. Этот народ полон загадок. И даже если бы ярлы смогли исполнить первую часть своего отвратительного замысла, они все равно были бы побеждены собственным невежеством. Пенная чума не имела над стотри той же власти.

С тех пор, обманутые единожды, стотри в потоке времени находили лишь новые и новые подводные камни лжи континента. Со временем их обнаружили южные народы, они желали того же: легкой наживы. А когда родился Авторитет, сама религия Зверя и бесконтрольная власть Автора назвала стотри врагами Зрачкового континента. И…

— А что у тебя с лицом?

— А? — одновременно отреагировали мы с Кирой.

— Почему ты закрываешь лицо? — переспросил Рем. — Ты некрасива?

— Рем! — воскликнул я.

— Мне просто интересно, — пожал плечами сухолюд. — Ну, так что, Кира? Что под тряпкой?

— Я прошу простить… — безнадежно заговорил я, стараясь не глядеть на Киру. — Рем не хочет вас оскорбить, все вопросы подобного толка задает ребенок с огромной серой шевелюрой.

Кира даже не сбавила шаг.

— Там мое лицо, господин Тан’Тарен, — дочь первенца говорила без ожидаемой злобы. Кажется, она о чем-то серьезно задумалась.

— Покажешь? — спросил Рем с интересом.

— Во имя Первого, раб, да заткнись же ты! — взмолился я.

— Если хотите, — неожиданно согласилась Кира.

Она остановилась и, повернувшись к сухолюду, забросила пурпурный платок на макушку. Я стоял с другой стороны и не видел того, что открылось Рему. Тот стоял, глядя на Киру с безучастным видом. Его правое веко едва заметно дрогнуло.

Потом он сказал:

— Kasan near quasa ki tarsama.

Я никогда не умалял свое знание менадинского, но сейчас мне показалось, что Рем проговорил что-то вроде: «Дверь помидоры они грач компост». Скорее всего, это был какой-то специфический жаргон.

— Можно и… — малодушно возгорелся я, но Кира уже спустила паранджу. — Ну что ж. Еще раз, простите леди Кира.

— Это ничего, — добродушно ответила она. — Господин Тан’Тарен очень несдержан в сравнениях, но я польщена его оценкой моей внешности. Не думала, что могу показаться красивой кому-то вне Торкена.

— У меня широкое понятие о красоте, миледи, — речь сухолюда потекла как плавящийся сахарный петушок. — Если я вижу что-то, без чего этот мир станет пустой раковиной, я восхваляю эту искорку великолепия посреди золы обыденности…

Клянусь Первым, думал я с опасливым изумлением, неужели ты собираешься залезть под юбку певенцу?

— Господин Тан’Тарен, вы слишком добры…

— Истиную красоту может дать только старшая кровь, — продолжал Рем, начиная работать над дистанцией между ним и девчонкой. — В вас ум и гармония Первого нашли свое убежище. Кира, вы словно алтарь совершенства.

— Ой, — усмехнулась Кира.

Неизвестно сколько еще Рем мог бы лить ей под ноги сироп, но его самым непозволительным образом прервали. Нам на встречу выбежал пират в горящей шляпе, за которым тащилась, подпрыгивая, привязанная к его ноге сковорода. На дымящейся груди была выжжена мишень.

Впереди, опережая его на несколько шагов, несся прокуренный визг:

— Помогите, умаляю вас помагги-И-И-ите! Оно гонится за мной!

Гремела сковорода.

Он пронесся мимо, обдав нас пахучим турбулентным потоком, похожий на бога паники.

Проводив его сочувственным взглядом, мы вышли на относительно чистое пространство. Здесь на больших огороженных участках разделывали туши забитых животных, стояли высокие тотемы с богатыми подношениями. Мужчины и женщины оперировали с горами внутренностей, кто-то нырял в огромные прорехи в животах касаток и китов. Стояли домики ремесленников, в огромном открытом бассейне плавали несколько десятков лодок, которые отлавливали дельфинов и ламантинов. Животных выгоняли наверх пастушки. Дельфины с веселым визгом выпрыгивали из воды и попадали в суровые руки мясников.

Что характерно, чаек в этом месте бесценных кишок и вкуснейших обрезок, почти не было. А те, что были, по размерам напоминали все тех же пеликанов. Они независимой епархией держались возле мрачного одинокого альбатроса, что терпеливо наблюдал за тем, как ослабевает внимание женщин стотри чистящих рыбу.

От запаха у меня кровь стыла в жилах.

Время от времени работники бойни собирали особенно большие кучи потрохов в сети из водорослей и сооружали большой, смердящий шар. Этот шар откатывался к большой стационарной катпульте, настолько здоровенной и мощной, что снаряды из кишок улетали далеко за горизонт. На остров Мусора — объяснила Кира. Оказывается, было у стотри такое место, целый остров, довольной большой, который полностью покрывали отбросы. На него свозили все отходы, которые производили Твердые Воды. Это был скалистый вулканический прыщ, с вечно голодным жерлом, в котором одинаково хорошо сгорали и кишки и нечистоты.

Стотри вообще оказались горазды на технические выдумки. Вокруг постоянно что-то шевелилось, поскрипывало и шуршало. Куски мяса скользили по широкой ленте в закрытый цех обработки. Ленту приводили в движение те же стотри, бегущие внутри деревянных колес. Их лица были спокойны и сосредоточены. Ловцы скота крутили на своих лодках педали — бурлили маленькие гребные винты.

Кира говорила, что стотри — заложники противоречивой натуры. Стремление к точности и безошибочным расчетам, врожденное чувство порядка (так называемый «математический» инстинкт), с трудом уживалось в них с дикарской удалью.

Мы завернули за высокий частокол, прошли мимо него до жилого района.

Стотри живущие в Кольцевом Порту возвели для себя странные сооружения, напоминающие чрезвычайно широкие бараки, каждый из которых означал отдельный квартал. Эти древесно-коралловые муравейники при необходимости надстраивались и достраивались. Ровно через каждые сорок метров их пересекали разрезы улиц. Кира объяснила, что крупным сооружениям гораздо легче выдержать штормовые ветра, которые нередко налетают на открытый Кольцевой порт, не защищенный стеной острова.

Полыхающий постоялый двор с обгоревшей вывеской, на которой корчилось еще выложенное пустыми бутылками «удет», погибал. Двухэтажное горбатое здание, похожее на платяной сундук, плавало на отдельном пилигриме, окруженное десятиметровой зоной воды. Вокруг него держалось нехорошее оживление: Соленые варвары собирались обрубить мост, который соединял «То ли еще будет» с основной пристанью. Из постоялого двора на этот мост выбегали тлеющие посетители.