Михаил Харитонов - Золото твоих глаз, небо её кудрей

28:6. Человек, захваченый голубым лучом, может ощущать ветер или тепло/холод, но в известных пределах. На определёной высота или при достаточно быстром движении вокруг объекта возникает нечто вроде слабо светящегося кокона, защищающего его от внешних воздействий (см. напр, св, 408/7125 США, Калифорния и др.). {…}

28:8. В случае успешной доставки существо во время полёта теряет сознание. Не существует ни одного достоверного описания момента прибытия. Вряд ли связано с природой луча. Вероятно, искуственное ограничение, поддерживаемое автоматически.

28:9. Примерно в 40 % известных нам случаев захваченный объект был возвращён на Землю. Возвращение происходит или в то место, откуда взят объект, или в другое — как правило, находящееся достаточно далеко от места забора. Закономерности установить не удалось.

28:10. Возвращение обычно происходит крайне аккуратно. Нет ни одного достоверного свидетельства о том, что луч «выронил» или «потерял» объект. Он всегда сопровождает его до места возвращения. Нет ни одного достоверного описания ситуации, когда луч перемещал объект в опасное место (край скалы, водоём и т. п.) Вероятно, искуственное ограничение, поддерживаемое автоматически. {…}

28:А. ПРЕДПОЛАГАЕМОЕ ПРЕДНАЗНАЧЕНИЕ. Транспортировка живых существ без причинения им вреда. Возможно — взятие биологических проб. Оружием не является.

25 декабря 312 года о. Х. Позднее время

Страна Дураков, междоменная территория. Трактир «Три Пескаря»

Current mood: friendly

— Я так не могу, — пожаловалась Септимия. — Он всё время ко мне пристаёт.

— А к мене никто не пристаёт, — буркнула Лёля, заметая мусор на совок. — Можа всётки схуднуть надо бы? Ну скажи как мущина — я чо прям жирная? — она повернулась к Септимии попой и задрала хвост.

Септимия честно вытащила глаз и внимательно осмотрела лёлины тылы.

— Знаешь, — задумчиво сказала она, — будь я мужчиной, я б разбираться не стал. Я б тебя сразу трахнул {233} . То есть выеб. Вот прям здесь. На полу.

У выдры задёргался хвост.

— А куда? — жадно, ловя каждое слово, спросила она.

— Конечно в жопу! — сказала Септимия мечтательно. — А потом… в жопу. Потом, наверное… придумал бы куда, — выразилась она обтекаемо, чтобы не повторяться. — Ты бы прихуела, короче. Ты б неделю срать не могла.

— Ну вот чо так завсегда? — грустно сказала выдра. — Один тут мужик нормальный, и тот — баба.

— Бабой не называй, хорошо? — Септимия недовольно скрипнула. — Я вроде уже давно самка. Но до сих пор икается.

— Привыкнешься, — уверенно сказала выдра, кладя совок и садясь на скамеечку. — Я маленькая тоже дуралейка была: ебстись боялася. А кады меню огуляли пару разиков — ёбкая стала! Сама собой горжуся… Слы, а как он к тебе пристаёт? Руки распускает?

— Не в том смысле пристаёт, — начала объяснять губка, — хотя в общем-то в том… Нет, рук не распускает. Просто нудит над ухом: кушай-кушай, нужны запасы, зародыши должны хорошо развиваться. Или там — а сколько ты белка переработать можешь за раз, зародышам белок нужен. То есть желток. Слышать уже не могу про этих зародышей.

— Эт' чо, вся любовь? — непритворно огорчилась Лёля. — Я думала, он нежный…

— Да как сказать… — задумчиво протянула чаша. — Он умный. Интересный. Рассказывает всякое разное. Даже жалко его мне как-то. Он ведь умрёт. Мы так устроены. Чтобы я залетела, нужен этот, как его, сперматофор. А он может выделиться только при распаде тела. Ну представь, что тебя трахает самец, который кончит и сразу сдохнет. Только тут наоборот. Сначала сдохнет, а потом кончит.

— Пипец программа, — отозвалась Лёля после некоторого раздумья. — А ты отпиздиццо как-нибудь не можешь? Ну типа голова болит, не могу сегодня… Глядишь, отстанет.

— Не-а, не тот случай, — вздохнула Септимия. — Он как задудит этими своими трубами, я сразу отключаюсь. Розан мне это так объяснял: при зове самца организм самки берёт управление на себя. И начинает готовиться к оплодотворению, — последнее слово губка произнесла почти с возмущением.

— А как? Как оно это самое у вас делается? — у выдры аж усики встопорщились от любопытства.

— Лучше не спрашивай… В общем, Розан Васильевич в меня залезет и я его буду там переваривать. Пока не лопнет сперматофор. А там спермии сами куда надо залезут. Дальше не знаю. Как рожать буду — ума не приложу. У Розана спрашивала — тот тоже не говорит {234} . То ли сам не в курсе, то ли гадость какая-то…

— Ндя, прям сложнямбур, — заключила Лёля. — У всех усё не слава Дочке. Ты про лису-то знаешь?

— А что с ней, с лисой-то? — Септимия высунула глаз.

— Она это… кароч больная она. Ей ебаться нельзя, представляешь? У прынципе.

— Ну ёлы-палы! — от души сказала губка.

— Знашь, — выдра чуть пригнулась, — я спервася к ней как-то не очень была настроена. Ну, лиса, городская, хочкой от неё ещё несёт за километор… А потом сортир пошла помыть, а там Алька наша сидит. Писю дрочит, а сама плачет. Ну я же не без глаз, вижу — плохо ей. И к ней так по-доброму… попиздели в общем. Над ней оказаца опыты научные ставили и теперь у неё вот эта вот зараза знутри. Больно ей очень, говорит, то там, то здесь больно. И передаётся через слизистые. Так что ей только палкой можно. Прикинь, да? Я думала, она из себя гордая, а оно вончо.

— Лучше никак, чем палкой в себя тыкать, — убеждённо сказала Септимия.

— Она лиса, так устроена, ей в обязалово нужно, — объяснила выдра. — Ну я ей всё сделала, канешна. Сама б она ещё час ковырялась, а у меня лапка лёгкая. В общем кончила она, обрыдалася вся. Блядь как же она пахнет-то! Я от одного запаха вся обтеклася. Думала, у меня матка лопнет и пизда от сока слипнется. Вот такая у нас теперя женская дружба… Кста, а ты сама-то не хошь? Ну там полизать тебе чего? Ты не жомкайся, все ж свои.

Чашу аж передёрнуло.

— Спасидо, Лёль, — сказала она осторожно, — но мне об этом и думать-то не хочется. Вот если пожрать…

— Пожрать? Эт' мы мигом, — Лёля метнулась за стойку и вытащила мешок для пищевых отходов. — Ваще-то малёк стухло, — озабоченно сказала она, понюхав мешок.