Михаил Харитонов - Золото твоих глаз, небо её кудрей

Пёс прошёлся вдоль стены, разглядывая картины. Задержался возле одной: на этом полотне беременная хомосапая самка лежала под деревом. В правой руке у неё был меч, в левой трезубец. Над ней нависало громадное яйцо размером с её живот, растущее прямо на ветке. В картине ощущался какой-то смысл — очень близкий, но неухватываемый.

Наконец, Артемон оторвался от созерцания и решительно направился к серебристой трубе лифта.

Как ни странно, всё прекрасно работало: при нажатии кнопки дверцы отворились, и пудель зашёл в кабину, довольно вместительную и при этом изящную. Скелет в чёрных лохмотьях, лежащий внутри, почти не портил её совершенный дизайн.

Код сработал. Лифт загудел и поехал вниз. Через пару минут Артемон вышел на минус шестом.

Помещение оказалось не просто велико. Оно было огромно. Пёс двигался вдоль прозрачных стен, материал которых был похож на зеленоватое стекло. За ними виднелись складские помещения. Некоторые были забиты ящиками и упаковками — длинными, короткими, круглыми, треугольными, каких-то совсем уж причудливых форм. Рядами стояли автоматические тележки с клешнями — матово-блестящие, готовые к погрузке и отправке. На полу перекрещивались удлинённые тени ракет, круглые силуэты ионных платформ. Злобно поблёскивали серебристые брюшки вундервафлей.

Он прошёл мимо ангара, полных долбоботов, подвешенных к потолку — неподвижных, дезактивированных, но заряженных и синхронно вспыхивающих фиолетовым светом. В этом было что-то жуткое, и Артемон ускорил шаги. Дальше он наткнулся на склад ульмотронов, а потом — на каких-то существ или механизмов, таких огромных, что видны были лишь их ноги, огромные и твёрдые на вид, как скалы. Ещё были какие-то зелёные шары, при взгляде не которые становилось не по себе, и ангар с летательными машинами, хищные обводы которых наводили на мысли о господстве в воздухе. Всё это было на расстоянии вытянутой руки — и совершенно недоступно: стены были цельными, монолитными, без единой двери или окна. Ни щёлочки, ни дырочки, ни в частности, ни вообще. Даже воздух был пуст: не пахло ничем. Если что и было, то давным-давно разложилось. Разве что — Артемон принюхался — можно было различить едва заметный запах резины и какой-то кислоты. Похоже, кислород гоняли по замкнутому кругу через восстановитель.

В коридорах попадались скелеты. Как правило, они просто лежали, но встречались и интересные. Один сидел на корточках, и перед ним поблёскивала железная банка, а рядом валялась вилка. Другой как будто скрёб костяшками пальцев по стеклу. Ещё один, безголовый, валялся возле зала с ульмотронами, а череп лежал в другом конце коридора.

Особенно много скелетов лежало возле двери 666. Похоже, умирающие пытались её выломать или высадить: рядом валялись обломки стульев и ножка от железного столика. Ножка была смята: кто-то бил ей со всей силой отчаяния. На двери не осталось ни вмятинки, ни царапинки.

Пудель сломал стекло, достал серебристый квадратик и прижал к проверочной ячейке. Дверь подумала и открылась.

Это была небольшая круглая комната с пультом. Он напоминал тот, который пёс видел неоднократно — за ним обычно восседала Мальвина. Разница была количественная. Тот пульт принадлежал дежурному и мог активировать только средства ПВО. Здесь же находилась настоящая машина войны: бесконечные экраны, кнопки, тумблеры и переключатели. В середине стояло кресло, над которым нависало серебристое полушарие с торчащими из него шлангами и проводами.

Пёс осторожно — мало ли что — уселся на кресло, ожидая какого-нибудь подвоха. Подвоха не было: сидеть было удобно и даже приятно. Он попытался подвинуться поближе к пульту, на котором засветилось что-то интересное. Кресло неожиданно мягко, как на колёсиках, задвигалось.

Пульт внезапно вспыхнул, как новогодняя ёлка. Загорелись индикаторы, затрепетали какие-то стрелочки, зазмеились в окошках экранов ломаные кривые. А полушарие с проводами и шлангами аккуратно опустилось Артемону на голову.

На секунду псу показалось, что он стоит перед Карабасом и тот лезет ему в мозг. Потом ощущение пропало, зато где-то внутри головы образовалась чужая мысль:

— Контакт с сознанием установлен. С вами общается искусственный интеллект второго уровня… — дальше в уме возник образ чего-то тёмного, квадратного и очень твёрдого. — Полномочия предыдущего дежурного истекли 2.734.929 (цифра вместе с точками вспыхнула перед глазами) часов назад. Вы готовы заступить на дежурство?

— Ну… — протянул пёс. — Давайте попробуем.

— Предоставьте ключ для проверки, — потребовал голос. Пёс разжал ладонь с серебристой пластинкой. Какая-то сила приподняла её, что-то с ней сделала и уронила обратно.

В тот же миг в голове Артемона будто разом открылось с десяток окон, и в каждое хлынул свет. Он увидел весь пульт целиком — как нечто целое. Он понимал смысл и значение каждой лампочки, каждой стрелочки. Он знал, что красный тумблер подаст со склада ионные платформы, а чёрная кнопка слева приведёт в готовность бинарные заряды. Он видел карту, охватывающую Европу, север Африки и запад Азии, и каждая точка на этой карте была досягаема для его крылатых ракет. Он чувствовал мощь огромных человекоподобных роботов с лазерами вместо глаз, готовых проснуться и крушить всё на своём пути. Он мог сжечь шерстяных, мог обрушить с небес на Эквестрию потоки гамма-излучения. Он мог дотянуться до хемулей и устроить им дождь из нейротоксинов. Он мог сокрушить Директорию. Он мог всё.

На какую-то секунду Артемон почувствовал себя богом. Или даже Дочкой-Матерью: карающей, гневной.

Потом отпустило. Пудель смотрел на пульт и понимал, что они с Мальвиной победили. Теперь она может требовать от соседей чего угодно. И, наверное, вознаградит за это своего Артемона. Может быть, даже подарит ему корзину с грязным бельём, если он очень попросит? Да, пожалуй, на таких-то радостях…

Радостях? Внутри что-то ёкнуло. Он представил себе Мальвину за пультом. Которое она, конечно же, займёт. И, конечно же, рано или поздно сделает всё то, о чём он только что думал — сожжёт одних, облучит других, отравит и уморит прочих всех. Скорее рано, чем поздно. Даже если все вокруг сдадутся, покорятся, будут делать то, что она скажет. Она найдёт, к чему придраться, на что обидеться, в чём усмотреть опасность. Она всё равно устроит всеобщую маналулу и гекатомбу. Просто не сможет удержаться.

А главное — Артемон не хотел об этом думать, но мысль докручивалась уже сама — она и после этого не успокоится. Она всё равно будет недовольна и будет всех ненавидеть. Пока на Земле вообще остаётся кто-то живой. И даже если не останется никого живого, и даже если каждого она убьёт сама лично. Она будет страдать из-за того, что мало их наказала.