Михаил Харитонов - Золото твоих глаз, небо её кудрей

И в этот самый момент из-за тех самых кустиков раздалось:

— Нарушаем?

6

Это был мент. Огромный, толстый, в полицейской форме, с дубиналом — самый настоящий ментяра. Кряхтя, он выбрался из кустов, стряхивая жёлтые лепестки с фуражки.

Несмотря на размеры брюха, действовал ментяра довольно ловко. Одной рукой он схватил мальчонку-лемура за ухо — тот зарыдал в три голоса — а вторую протянул к нахназу со словами:

— Ваши документы?

Документов у шерстяного никаких не было. Зато в животе внезапно возникла сосущая пустота. Обезьян, ещё минуту назад чувствовавший себя важной персоной, вдруг почувствовал, что он один, в огромном незнакомом городе, где свои распонятки, свой харам и свой халяль. И где совсем не уважают Тарзана.

— Дядька плохой! — внезапно заорал малец. — Дядька меня за попку трогал! И за писюн теребонькал!

Шерстяной аж онемел от такой наглости.

— Так-так, — зловещим голосом сказал мент, обращаясь к шерстяному. — Незаконное домогательство? За такое в этом домене бывают большие проблемы, друг. Полагается для начала составить протокол и посадить тебя за решётку. Но пока что… — мент оглянулся и поднял жирный палец в воздух, — всё ещё можно уладить. Будем думать, or else?

Эти слова буквально вытряхнули из обезьяна остатки хмеля и прояснили разум его. Он внезапно осознал, что из него сейчас будут трясти деньги. И вытрясут все, вплоть до последнего сольди. А потом отнимут чудесный пояс с бляхой-мухой. И, может быть, ещё надают пиздов, а то и обоссут ещё.

Нахнах стряхнул оцепенение, стремительно развернулся и побежал вдоль аллеи, набирая скорость.

Мент что-то орал ему вслед и свистел. Шерстяному было на это плевать. Он точно знал — главное сейчас добежать до тарелки и успеть подняться в воздух.

7

Разумеется, мент не побежал за обезьяном. Вместо этого он как следует выкрутил Тёпе уши. После непродолжительного обмена мнениями тот, заливаясь слезами, достал маленький кошелёчек и отдал менту.

Полицай заглянул в него, увидел золото и немного мелочи. Ему это понравилось. Сначала он даже хотел вознаградить удачливого лемурчика парой сольди. Но потом вспомнил, что сегодня ему нужно занести доляху малую начальнику отделения. Настроение испортилось, так что воришке вместо двух сольди достался подзатыльник да пинчище.

Лемурчик отчаянно рыдал, пока мент не отошёл на достаточное расстояние. Тогда он поднялся, тихонечко прокрался в кустики. Там он стремительно вырыл ямку и сплюнул туда две золотяшки — именно столько он успел вытащить из кошелёчка нахнаха и спрятать за щёку. Столь же быстро закопав деньги, он насрал на тайник сверху — во избежание — и снова вышел в скверик.

Мент-полицейский всё ещё отсутствовал — то ли пошёл бухнуть, то ли дудолил кого. Тёпа не стал в это вникать, а завертелся в поисках очередной добычи. Через пару минут он уже пасся возле козы, нагружённой сумками, и клянчил на молочко. Одновременно присматриваясь к большому кошельку у пояса.

В козьем кошельке оказалась одна мелочь, где-то тридцать сольдо. Но Тёпа был доволен. Сегодня он сделал ещё один шажок к своей цели — приобретению статуса небыдла. Надёжные варианты — через полицию со всеми документами — начинались со ста монет. Но Тёпа верил в себя.

8

Шерстяной добежал до тарелки весь в мыле. Схватил за шкирку пилота-хорька (тот сидел на лавочке и читал местную газету), и с криком «быстра!» затащил его в тарелку.

Хорёк пытался объяснить, что аккумуляторы тарелки ещё не вполне зарядились и в полёте могут быть проблемы. Обезьяну было на это плевать. Он спасал шкуру и был очень настойчив. Так что пилот, вздыхая, сел за рычаги.

Лэсси Рерих появилась возле клумбы, неся мешочек с пятьюдесятью соверенами в качестве памятного подарка от господина губернатора лично. Она успела увидеть, как тарелка взмывает ввысь.

Госпожа Рерих не особенно огорчилась.

9

Тарелка летела ниже облаков. Пилот-сурок не торопился: аккумуляторы были заполнены всего на две трети, а зацепления над Зоной находились высоко и были нестабильны.

Шерстяной отдыхал, развалившись в кресле. Ему снова было хорошо. Он побывал на опасной территории, приобрёл ценные вещи, выпил, и после всего этого — избежал неприятностей. Оказался умнее местных, обвёл их вокруг пальца. Вот они сейчас, наверное, бесятся — а его-то уже и след простыл.

Он ещё раз с наслаждением потрогал бляху-мужу. Палец коснулся вычеканенных крыльев, прошёлся по гравированным усикам.

О том, чтобы проверить, на месте ли кошелёк, обезьян не подумал.

19 декабря 312 года о. Х. Ночь глухая.

Директория, ул. Вояжная, где-то около д. 9 (ночная аптека «Порошочек и Капелька»)

Сurrent mood: worried/обеспокоенное

Сurrent music: В. Толкунова — Я не могу иначе

— Ничего не вижу, — прохныкал кротик-эмпат и лёг прямо на мостовую, жалобно растопырив нелепые розовые лапки. — Совсем ничего… Можно мне молочка? — поднял он слепую мордочку. — С пеночкой?

— Ах тебе блядь с пеночкой? — зарычал по-волчьи следователь Тамбовский. — Может, и поебаться завернуть? Или отсосать прикажешь? Хочешь, я тебе отсосу? — он пнул кротика в бок, на первый раз несильно.

— П-пожалуйста… — застонал напуганный кротик.

— То есть да? Ты мне сцуко сказал, чтобы я тебе сосал? Что я твой вафел? Что ты меня имеешь в рот? Скобейда бля, ты же мне это сказал, уёбок! Н-на! — на этот раз сапог следака попал точно в почку. — Чё сука заныл бля! Чего сопишь, падло? Чего, а? Заныл? Заныл, падло? Чего сопишь? Так, бля? Так, бля? Так вот? Вот? Вот? Вот? Вот, бля? Вот так? Вот так? Вот так? Вот так, бля? На, бля? На, бля? На, бля? Вот? Вот? Вот? Вот? На, бля? На, сука? На, бля? На, сука? На, бля? На, сука? Заныл, бля? Заело, бля? — тут Тамбовский не выдержал, пал на колени и возрыдал, пытаясь сжать челюсти руками. Челюсти щёлкали, кусали его за пальцы, из горла вырывалось всё то же «заныл, бля» и «заело», а правая рука регулярно опускалась ниже и била самого же Тамбовского то в поддых, то в ливер.