Валерий Строкин - Похищение Елены [СИ]

— Герой мой, я так мечтала о тебе, — не голос, а мед. — Возьми меня с собой.

— Он не Тезей, а Сергей, — завопил дядя, размахивая браслетом.

— Я и говорю — Тезей, — отрезала Елена, не сводя с меня прекрасных глаз. Я таял, как стеариновая свечка.

— Наши спартанцы слишком дики и невежественны, только и думают, что о спорте и новых олимпийских рекордах. Мне всегда нравились утонченные Афины, там живут люди, ценящие женщин, сочиняющие для них оды и сонеты.

Мне было жалко смотреть на дядю — мечта жизни по-прежнему оставалась неосуществимой. Я должен был ему помочь, вдруг из-за сильного нервного потрясения, он оставит меня прозябать в античной Греции на веки вечные?

Проглотив в горле сухой комок, стараясь не смотреть в ультрамариновые, волнующие кровь и воображение глаза Елены, я робко ответил:

— Э-э-э-э-э, видишь ли, Прекрасная Елена, я в самом деле помогаю другу и выступаю, как лицо, э-э-э… в некотором смысле не заинтересованное. Короче, ничего у нас не получится.

Я посмотрел на дядю, избегая глядеть в потемневшие, предвещающие бурю глаза дочери Громовержца, у меня морская болезнь. Было ощущение, когда посмотрел на небо и плывущие темные облака, что сейчас оттуда высунется мускулистая рука Первого Олимпийца и метнет в меня молнию. Дядя улыбнулся и доброжелательно похлопал по плечу.

— Ты отвергаешь меня? — в голосе Елены звучало глубокое потрясение.

— Я?

— Ты! — крикнула Елена — она схватила меня за края тоги и принялась их бешено рвать.

Я показал на дядю:

— Успокойся, Елена, смотри, он любит тебя безумно. Лет двадцать, не меньше. С тех пор, как прочитал сказку Гомера о Трое.

— А ты?

— Я не придавал тогда этому значения — больше интересовался футболом и записями «Свинцового дирижабля». У них есть вечная вещь — «Лестница в небо», ты никогда не слышала, но я могу напеть…

Меня перебил дядя.

— Послушай, Лена, у нас мало времени. Прими от меня этот волшебный браслет, — дядя попытался сунуть в руки разгневанной женщины «искатель». — Сергей прав, я любил тебя всю сознательную жизнь. Ты ещё не оценила силы моей любви и той самоотверженной работы, которую я выполнил ради тебя. Я положу к твоим ногам тысячи миров и вселенных. — Любая бы женщина купилась на это, но не Елена.

— Я прикажу бросить тебя в клетку к голодным циклопам, — наморщив греческий носик, ответила красавица.

— Какие циклопы? Ты не должна так со мной говорить. Возьми браслет. Лена, ты только взгляни на него, это волшебная вещь.

Елена взяла браслет и не глядя кинула на угли. «Искатель» скрыл взметнувшийся над ним пепел.

— Что ты наделала, дура! — вскричал Артур Львович.

Я понял, что сейчас она вопьется ногтями в его лицо, и предусмотрительно схватил Елену за локти.

— Отпусти меня, негодяй! — закричала она, пробуя освободиться.

— Успокойся! Главное, спокойствие! — рявкнул я, встряхивая красавицу.

— Что будем делать?

Дядя ответить не успел, в это время со стороны леса донеслось:

— Сестра!!! Я иду-у-у-у-у-у! — к нам несся огромными прыжками здоровенный детина. На обнаженном блестящем торсе переливались бугры мышц, воздух со свистом молотили кулаки-поршни. Одним словом — атлет.

— Кто это?

Елена торжествующе рассмеялась.

— Вот теперь вы оба получите. Я попрошу брата, чтобы тебе он уделил особое внимание, — мстительно пообещала она мне.

— Кто твой братец?

— Разве ты не слышал о Полидевке, лучшем кулачном бойце Аттики?

Я оглянулся на дядю, он сидел убитый горем подле углей, шевелил прутиком золу, пытаясь обнаружить «искатель».

— Дядя, ты слышал, к нам Полидевк спешит, брат Елены? Она утверждает, что он боксер.

— Ну и что? — безразлично поинтересовался дядя.

— Он набьет тебе морду.

— Ну и что?

— А она сдержит обещание и посадит тебя в клетку к циклопам.

— Ну и что?

— Смени пластинку. Сколько времени осталось у нас?

— Тезей, — окликнула Елена, — я могу попросить брата и он не тронет тебя, но только в обмен на обещание жениться на мне.

— Это шантаж.

— Что? Тезей, ты тот герой, который меня достоин. Посмотри на меня, я буду неплохой царицей. Афиняне меня полюбят, вот увидишь. Я велю отцу, и он организует свадебную процессию через Коринф и Истм в Аттику. Тиндарей не так скуп, как о нем говорят люди.

— Боже, — прошептал я.

— Не волнуйся, минут через пять мы вернемся, — подмигнул дядя, начиная отходить от удара судьбы, но продолжая ворошить прутиком золу.

— Я убью обоих! — закричал, подбегая, Полидевк.

Он стоял перед нами, грозно сжимая кулаки, наклонив голову, как молодой бычок. После Минотавра античный греческий мир, мужское население у меня ассоциируется с быками — ничего не могу поделать. Говорят, культ быка был распространен не только в Греции, но и во всем мире.

— Привет, — я вежливо улыбнулся. Елена вырвалась из моих рук и встала рядом с братом, сдерживая рукой возмущенно трепетавшую грудь.

— Вот он — Пирифой, — палец Елены указал на дядю; переместился на меня, — а это царь Афинский — Тезей, — её глаза жадно блеснули.

— Ты? — кивнул Полидевк.

— Я, — искренняя улыбка примерзла к лицу.

— Он оскорбил тебя, сестра?

— Он пытался меня соблазнить, — её розовый язычок облизнул пухлые, похожие на алое сердечко губы.

— Соблазнил!? — проревел Полидевк.

— Пытался, — поправила Елена Прекрасная. — Он предложил мне руку и сердце. Он сказал, что хочет сделать меня афинской царицей.

— Боже, — прошептал я и подумал, до чего она обворожительна и коварна.

— Что ты ответила?

— Я подумала и согласилась, — дочь Зевса ехидно улыбнулась и показала язык.

Её улыбка мне не понравилась: я был в том возрасте, когда начинаешь сомневаться в любви с первого взгляда, даже если на вас смотрит Елена Прекрасная. Она так мечтает стать царицей и покинуть Спарту. Что нашел дядя в этой крашенной и хитрой блондинке? Первородный грех — любовный огонь, способный наэлектризовать окружающих. Её фигура, глаза говорят об одном: посмотри на меня несколько мгновений и забудешь, как тебя зовут и откуда ты родом. Как утверждает история, такие женщины думают о себе и не думают о государствах, которые подвергаются опасности экономического и политического кризисов, давая красавицам кров. Ах, какая женщина!

— О женщина, ты не понимаешь, какую ошибку совершаешь! — нарушил мои мысли дядя.

— Молчи, старый козел, не с тобой разговаривают, — вмешался Полидевк.

— Дядя, нам не пора возвращаться? — я чувствовал, что назревает конфликт.

— Ты отказываешься от своего счастья? — дядя бросил на угли прутик, поднялся.

— От своего счастья я не отказывался, мне лучше знать, что оно собой представляет.

— Что ты сказал? — Полидевк сжал кулаки-гири.