Анатолий Казьмин - Собственная Е.И.В. Кощея Канцелярия

— Маша! Да фиг с ним, хоть пират, хоть барон-разбойник. Где его только взять?.. Что, Михалыч? Что ты руку тянешь, как первоклашка? Ты?!

Ну, я заржал, честно признаюсь. Мне потом было стыдно, но в этот момент, попытавшись представить нашего дедулю в роли благородного пирата, я заливался хохотом, обхватив руками живот. И только общее молчание помогло мне справиться с собой. На меня уставились три пары суровых глаз.

— Вы чего? Вы что серьёзно?! Михалыч?!

Оказалось, что очень даже серьёзно.

Я замолчал и с удивлением наблюдал, как мои соратнички обсуждают план предстоящего представления, отвергают и одобряют детали, размышляют, где бы найти реквизит…

— Костюм я могла бы поискать в Немецкой слободе.

— Или у еврея этого, Шмулинсона, он же вроде портной?

— Не надо никакой кареты! Мы, пираты, ить сызмала привыкшие пешком ходить.

— Двух пистолетов вполне хватит.

— И шпагу! Обязательно шпагу такую длинную, с узорным эфесом, ах, шарман!

Бр-р-р… Я сплю?

Спать я и правда, лег сегодня рано. Махнув на своих заговорщиков, я залез на чердак и, свив уютное гнездышко в куче лежавшей там соломы, почти сразу же заснул.

Однако поспать удалось часа четыре. Разбудили меня вопли со стороны милицейского терема. Я подскочил, раздвинул черепицы и вгляделся во тьму, стараясь понять, что происходит. Ничего. В смысле, ничего видно не было. Цивилизация тут еще не доросла до фонарных столбов и на улице темень была, как говорится, хоть глаз коли. В самом тереме мелькали огни, во дворе изредка кое-кто пробегал с факелом, но понять, что происходит, было невозможно. Ну и ладно. Я вернулся к своей постели. Каждый развлекается, как может.

— Федор Васильевич. Господин генерал, проснитесь.

— А? Что? А это ты Калымдай. Который час?

— Да уж петухи пропели…

— Что?!

— …часа три назад.

— А, ладно. Что там у бабки ночью за шум был не в курсе?

— Уже в курсе. Опять напали на участкового. Причем, те самые охранники посольские, которых давеча в порубе задавили.

— Так они же умерли?

— Так точно. Упырями поднялись ну и… Не послушались немцы бабку, а зря.

— Жуть-то какая.

Мне стало как-то не по себе. По городу разгуливают упыри, кто бы при таких радостях в себе бы был, скажите?

— Вставайте, Федор Васильевич, скоро начинаем.

Я спустился по лесенке вниз, развернулся и икнул.

— Ми-ми-михалыч… ты?!

В бравом европейском вояке очень похожем и правда, на старого пирата, моего деда узнать было невозможно. Европейский костюм, сюртук, белоснежная рубашка под ним, короткие штаны по нынешнему европейскому образцу, сапоги с широкими раструбами, да и еще и черная шляпа, с загнутым одним полем, удерживаемым какой-то широкой брошью.

— Деда?

Михалыч поправил два длинноствольных пистолета заткнутых за широкий черный пояс и усмехнулся знакомой улыбкой:

— Что, внучек, не узнал?

— Не-а, — помотал я головой.

Дед еще и бороду свою заплел в две длинные косички и вид у него был очень странный и крайне воинственный. Шпага на широкой перевязи завершала общий вид.

— Охренеть… Дед, а я ведь не прав был, когда смеялся тут над вами, уж извини.

— Вот и ладно, внучек, если ты поверил, небось и посла на мякине проведем. Сейчас еще повязку черную на глаз прилажу.

Я повернулся к Калымдаю и в восхищении развел руками.

— Сейчас начинаем, Федор Васильевич, — улыбнулся он. — Дедушка Михалыч выйдет огородами и отправится прямиком к послу в Немецкую слободу. Мадмуазель Марселина уже там. А мы остаемся тут, будем следить по булавочной связи.

Старый пират вдруг засуетился:

— Федя, внучек, вот тут каша гречневая да со шкварками, вот блинчики с медом и со сметанкой, вон там чаёк свежий только что заваренный, ты уж садись, откушай, а то день сегодня длинный будет. А ты майор, проследи чтобы генерал твой всё съел да и сам не чинись, подсаживайся рядышком и уплетай давай.

Вид грозного пирата, уговаривающего голосом деда меня покушать был уморителен донельзя и я еле сдерживался от смеха.

— Ладно, Михалыч, сейчас сядем, позавтракаем, а ты иди да булавку не забудь включить, как к послу придешь. Да я понял, понял, каша вкусная, со шкварками… И блины съем, не переживай… Обязательно в сметанку макать буду… И в мёд! Михалыч, иди уже!

Михалыч погрозил нам пальцем, широко улыбнулся и вылез через окошко в огород.

А мы позавтракали и замерли в томительном ожидании.

Я сидел и тупо пялился на последний блин, лежащий на тарелке, а Калымдай нервно расхаживал из угла в угол.

— Наверное, до базара сейчас дошёл…

— Угу.

Семь шагов в одну сторону, семь в другую.

— На Марьинский переулок, небось, свернул…

— Ага.

— А там и до слободы рукой подать.

— Сядь, майор, не мельтеши, а?

В голове вдруг зашуршало и тихий, но бодрый голос деда доложил:

— Захожу ужо.

Мы вскочили. Сели.

Стук в дверь и… Разговор вёлся на смеси немецкого и французского! Ну, конечно, Михалыч-то полжизни провел в Европе, экспроприируя экспроприаторов, а у меня базовый курс английского в университете из которого помню только околокомпьютерную тематику.

Я огорченно обернулся к Калымдаю:

— Ничего не понять.

— Сейчас разберемся, тише.

— А ты что иностранные языки знаешь?!

— Только в общих чертах. В академии учили, как первичный опрос пленных проводить, — скороговоркой произнес Калымдай. — Тише, Федор Васильевич, я переведу вам. Слово из трех понимаю, но общий смысл улавливаю.

Я закивал головой.

— Так, ну сейчас приветствия идут… Маша представляет мол, любимый дедушка, глава семьи… Только что вернулся из морского похода на испанцев…

— Мулатку привез? Всё-всё, молчу.

А было бы прикольно, если бы дед заявился к послу с мулаточкой в обнимку.

— Узнал, что внучка тут в варварской России жениха себе нашла… проверить… Ага, орать на посла начинает мол, соблазнитель, обольститель…

Крик Михалыча я и сам слышал. Даже перевод не нужен был чтобы понять, что сейчас послу воткнут один ствол в рот, другой… ну, скажем, в ухо, потом шпагой отрежут… Ну и всё такое весьма грозное. Я и сам поверил и даже посочувствовал послу.

— Маша просит не убивать… посол оправдывается, мол любит без памяти… Просит не ронять шкафы и не переворачивать стол…

Грохот мебели я тоже слышал. Дед явно вошел в роль, Станиславский отдыхает.

— Посол про свадьбу что-то говорит… Маша собирается из окна выпрыгнуть…

Вот интересно это, какие же сведения из пленных их учили в академии выпытывать? Ну ладно где там ближайший аэродром или ракетная шахта, но свадьба?

— Маша говорит, что из семьи уйдет… с любимым на Кавказ… нет, теперь в Сибирь… дедушка говорит, что из этих пистолетов на пятидесяти шагах белку в глаз бьёт… посол молиться начал на латыни…