Кристина Юраш - Семь кругов Яда

Внезапно огонек разгорелся, вспыхнул, и раздался недовольный голос:

— Ты нарушил условия договора, Эврард! — все подняли головы, щурясь на волшебный свет. — Ты вмешался. Мы ждем объяснений.

— Ну что-о-о, Цвето-о-очек, будешь писать мне объясни-и-ительную? — меня взяли за подбородок и заглянули в глаза.

— Ага, к ней приложу чай, тушенку, сгущенку и пилочку для ногтей, — ядовито ответила я. — Приятно, когда директор сидит.

— Ах ты, бессо-о-овестный Цвето-о-очек! — меня поймали и потащили к себе. — Сейча-а-ас объясня-я-яться будем. Красне-е-еть, так сказа-а-ать. И извиня-я-яться…

— Ты что? Хочешь сказать, что реально пойдем извиняться? — фыркнула я, оценивая перспективы нашего «простите, пожа-а-алуйста».

Меня взяли за руку, и мы тут же оказались в зале для переговоров, в котором нервно расхаживал златокудрый красавец и молча сидел, недовольно сопя, толстяк в дорогом сюртуке.

— Извини-и-ите, пожа-а-алуйста, — сладко заметил Эврард, улыбаясь. — Я не хоте-е-ел, так получи-и-илось… Случа-а-айненько… Ше-е-ел, ше-е-ел, увиде-е-ел дракона. Смотрю — непобежде-е-енный, вот и победи-и-ил. И это только до обе-е-еда. Моего. Драко-о-он тоже-е-е пообе-е-едал. Что ж вы зарпла-а-аты заде-е-ерживаете сотру-у-удникам? Они явно недоеда-а-али. Дракон чуть не подави-и-ился костя-я-ями. Бе-е-едный…

Я не знаю, как другие, но где-то мысленно призывались санитары, экзорцисты и священник уже ко мне.

— Как ты посмел вмешаться! — побагровел толстяк, ударяя пухлой рукой по столу. — Отдавай девку по договору!

— Если бы не идио-о-оты, я был бы ни-и-ищим, — вздохнул Эврард, закатывая глаза и как бы посылая хвалу небесам. — В догово-о-оре напи-и-исано, что можно тренирова-а-ать кома-а-анду. Вот я и тренирова-а-ал. Показал, как убива-а-ать драко-о-она. Тре-е-енер должен мотиви-и-ировать своим приме-е-ером. Нет, ну мы че-е-естно пытались оказа-а-ать дракону первую по-о-омощь, но он сконча-а-ался. А поскольку драко-о-он был один, а некромант оказался бесси-и-илен, то мои сотру-у-удники все усво-о-оили в тео-о-ории. Они очень сожале-е-еют, что им живого драко-о-она не доста-а-алось.

Я так не очень сожалею. От слова «совсем». Я бросила косой взгляд на тренера местной сборной по забиванию дракона в надежде, что посижу, в случае чего, на лавочке запасных.

— Я тут поду-у-умал, — Эврард щелкнул пальцами, и в его руках, истекая кровью, появилось драконье сердце. — Можно я у ва-а-ас что-то куплю-ю-ю… Что я могу купи-и-ить на одно драко-о-онье сердце?

По рукам Эврарда стекали струйки крови, а крупные багровые капли летели на пол.

— Фу! — возмутился толстяк, кривясь и отшатываясь. — Убери эту мерзость! Я не переношу вида крови!

Светловолосый заинтересовался новой криптовалютой, которую пожертвовала нам местная крипота. Ой, чувствую, что на следующего дракона пойдет один танк с воинственным кличем: «Эй, дракон! Вылезай и умри!» — и один лыжник с криками: «Может, не надо?!»

— Прошу проще-е-ения от всего… — кротко заметил Эврард, бросая на стол драконье сердце. Брызги крови разлетелись по залу, в основном попав на побледневшего толстяка, который затрясся мелкой дрожью, посерел и скривился, пытаясь стереть с дорогого костюма и лица всю кровную ненависть. — Серде-е-ечно благода-а-арен вам за проще-е-ение. И передаю серде-е-ечный приве-е-ет. От чи-и-истого се-е-ердца и по-о-очек… Дарить Цвето-о-очка в качестве примире-е-ения не ста-а-ану. Она у меня одна-а-а.

— А как же гарем? — усмехнулся блондин, глядя на меня, как на любимую жену.

— Да что ж тако-о-ое! Меня еще лет де-е-есять гаремом попрека-а-ать будут? Гарем сначала распусти-и-ился, а потом я его распусти-и-ил. И щито поделать? — поднял брови Эврард и развел руками.

— Ладно, с гаремом понятно, — усмехнулся блондин, улыбаясь самой многообещающей улыбкой, мол, я все про тебя знаю. — А бордель как поживает?

В этот момент я тоже очень заинтересовалась и даже слегка прокашлялась.

— Я ста-а-ар. Я о-о-очень ста-а-ар. Что вы хотите от ста-а-арого, больного челове-е-ека! — возмутился Эврард, глядя на всех кротким взглядом человека, который поклялся хранить девственность до конца своих дней. — Эти хотя бы де-е-еньги приноси-и-или… Ну да ла-а-адно.

Меня взяли за руку, которую я чуть не выдернула, протестуя против того, чтобы стать родоначальницей гарема — два.

— Иди-и-и сюда, утеше-е-ение безуте-е-ешной ста-а-арости, — ядовито заметил Эврард, все-таки ловя меня за руку и таща к себе. — Пойде-е-ем отсю-ю-юда. Зде-е-есь бессерде-е-ечная молоде-е-ежь обижа-а-ает ста-а-арых, не-е-емощных люде-е-ей.

Через мгновение мы снова стояли в его кабинете.

— Эврард, а сколько тебе лет? — поинтересовалась я, тихо злясь и злобно сопя. На вопрос мне, разумеется, не ответили. Ничего-ничего, я мстительная. — И чего это мы так молчим загадочно?

— Я оби-и-иделся. Тебе не понра-а-авились мои духи, — заметил Эврард, отворачиваясь. — А я стара-а-ался…

Выйдя из кабинета и зайдя в лабораторию, я взяла прямо с конвейера флаконище духов «Мой Цветочек», которым можно было задушить всю клумбу, открыла пробку, отворачиваясь от запаха и пытаясь понять, что могло натолкнуть парфюмера на такое сочетание. «Мадам Померкот» как-то полегче будет! Однако дорог не подарок, дорого… внимание! Смертельный номер!

— Цветочек! Не вздумай! — взмолился некромант, выпихивая меня в сторону двери. — Я уже один разлил. Два часа в обмороке лежал! Я тебя умоляю! Только не здесь!

Я с огромным удовольствием и флаконом удовольствия вышла в коридор. Подышу-ка я воздухом напоследок, а то «оби-и-иделся, не понра-а-авились». Ничего, будет знать! Рядом жужжала обычная муха, как бы намекая на то, что нельзя обижать старых и больных людей.

Я выплеснула на себя весь флакон, затаив дыхание. Муха сделала вялый круг и упала на пол, не подавая признаков жизни. Тем временем я игриво приоткрыла дверь, всеми силами пытаясь загладить свою огромную вину. Если то, что за мной тянулось, можно было назвать шлейфом, то можете считать меня королевой.

— Смотрю, ты о-о-очень хочешь извини-и-иться. Вообще-то я на тебя не оби-и-иделся. Просто рабо-о-оты много, — невозмутимо заметил Эврард, пока я взглядом шарила по окнам, прикидывая, какое можно открыть в случае, когда совсем припечет. — Иди сюда-а-а, Цвето-о-очек.

Нет, я не цвето-о-очек. Я тут поля-я-янка… Я тут за весь гарем пахну, между прочим!

Еще никогда я с такой прытью не пыталась сократить дистанцию между мной и дарителем этого оружия массового поражения. Я даже потерлась об него, лежа на диване и распространяя невыносимые флюиды любви и обожания. Этот парфюм стоило назвать «Одинокая женщина», чтобы любой мужик в радиусе унюхивания падал как подкошенный, а дама хватала его и тащила в загс, угрожая вторым флаконом.