Николай Грошев - Нах. Часть 1

И он больше не стеснялся. Он убивал всех. Резал головы, подобно чеченским «воинам». Убивал женщин, что бы больше не рожали таких выродков. Убивал детей, что бы они ни выросли такими же выродками. Сжигал селения, что бы этой мрази негде было жить. Отрезал уши и делал из них ожерелье…, стоп. Что-то не так. Ожерелья из ушей – это ведь не он делал.

Такое «украшение» таскал на шее Витька Салажонок. Сначала как будто в шутку – смеялся, дескать, в фильме видел, тоже хочу, как амеры во Вьетнаме. А потом жутковатая шутка как-то затянулась, ушей на нитке стало больше, Витька перестал пугать своими «бусами» новых бойцов, пришедших на замену покойным. Он стал как-то иначе относиться к своему «украшению».

В какой-то момент, парень начал таскать свою кошмарную бижутерию везде и всюду.

Они привыкли, внимания обращать перестали. И когда отряд отозвали в тыл, никто не обратил внимания – ожерелье на шее товарища по оружию, стало своего рода, неотъемлемым предметом одежды.

Когда ожерелье увидел полкан из штаба – врезал ему в нос и сорвал он ожерелье это…, Витька не упал от удара здоровенного толстяка, наверное, никогда и не видевшего войны своими глазами.

Салажонок достал нож и зарезал полковника прямо на плацу, перед поднятым флагом РФ. Пока народ очухался, пока до всех дошло, что случилось - Витька успел отрезать ему уши.

Его пристрелили прямо там…

Почему он это вспоминает сейчас? Чечня давно в прошлом. Больше десяти лет прошло. Он не смог без войны, он слишком привык к ней. Командир подразделения, разнёсшего в пух и прах ни одну бригаду боевиков, он вдоволь побегал за ними по горам и лесам…, что ему делать на гражданке? Работать охранником, грузчиком, может ментом?

Тьфу, блевать тянет. Война въелась в кровь. Он не до конца отомстил за всех, чьи тела были обезображены, он пролил ещё слишком мало крови, что бы почтить погибших друзей. Этой крови должны быть реки, океаны – нет столько крови, что бы смыть кровь павших в Чечне…, или ему просто понравилось убивать и он словно бешеный волк, просто уже не способен остановиться?

К чёрту…, он будет мстить за своих ребят. Убивая всех. Лучше чеченцев. Можно американцев. Можно и других. Пусть эта сучья земля напьётся крови, пусть эта ебучая планета запомнит Витьку Салажонка, Аркашку Трезубца, Снежка, Малого, пусть она сука помнит всех, и нет лучше памяти, чем реки крови, которые эта падла впитает в себя!

Он тихо зарычал – что-то сейчас случилось с его сознанием, что-то изменилось внутри.

Он не понимал, что именно изменилось, не понимал, как и почему, да и не хотел…

Пещера начала меняться. Вместо ребят, он на мгновение увидел подвал простого пастуха, в ауле, название которого давно забыл. Они проверили все дома – мирные жители, дети, старики, мужчин мало, много женщин…, пещера на окраинах Зоны, словно мигнула и вдруг исчезла. Теперь он видел балки перекрытий, затянутые паутиной. Видел столбы с кандалами и прикованных к ним людей - в грязи и крови, в обносках формы федеральных войск. Тела обезображены пытками до неузнаваемости, глотки недавно перерезаны, весь пол в крови. Их пытали, били, морили голодом – рабы. В подвале дома, где жил улыбчивый Мага, его жена, его отец, трое забавных детишек…, он поднялся наверх, в дом. Вся семья у стены, в ужасе жмутся друг к другу, Витька держит их на прицеле, остальные пацаны осматривают аул на предмет оружия, боевиков.

Он молчит. Снимает автомат с плеча. Рука дрогнула.

Он передумал – в глазах пусто. Лицо белое. Он больше не видит добрых селян, мирных жителей. Перед ним стая вурдалаков, глаза алеют, губы топорщатся от клыков. Он больше не видит в них людей. Пуля – слишком большая честь для них. Они её не заслужили.

Он берёт нож и начинает с самых маленьких. Женщина кричит – нож входит ей в живот. Он не убивает. Она должна мучиться, пусть умирает медленно. Черноглазая девчушка, в глазах которой ужас…, твои родители звери. Ты не человек, ты животное. Ты умрёшь. Но ты ребёнок, поэтому ты умрёшь быстро. Он разрезает горло одним движением. Теперь мальчики. Они маленькие, но в их глазах ужас вперемешку с ненавистью. Они тоже умрут.

Но не быстро.

-Нет!!! Пожалуйста, не надо!!! – Кричит Мага, ползая у его ног, весь в крови своих родных. Он просит о снисхождении, он хочет жить.

Они тоже хотели жить. У них тоже были семьи. Ты не человек. Ты животное.

Магу он убивал долго. Витьку стошнило, парень пулей вылетел из дома. Когда он вышел наружу, весь отряд стоял там, перед домом. В глазах осуждение, Витька им всё рассказал. Но кроме осуждения, в их взглядах растерянность - они не знают судить его или простить.

-Они животные. Не люди. Они не должны жить.

Ребята хмурятся, отводят глаза. Лёха Туман, кивает, решительно разворачивается, поднимая пулемёт. Он смотрит на ближайший дом – стены сочатся ужасом. В них люди, которые всё видели, которые знают, что произошло в том доме, что происходило в этом ауле с русскими рабами.

Они ничего не сделали. Они животные, не люди, не должны жить.

-Командир, свидетели…, нам всем хана, если кто-то расскажет.

-Они животные. – Отвечает он и с ножом идёт в следующий дом.

Животные, мразь, все…, никто не должен остаться в живых…

Пещера изменилась снова. Он видит своих ребят. Ромка опять пришёл в себя…, рука у входа. Её больше нет и…, и звуки вернулись. Кто-то хрипит там, снаружи. Вот…, перестал и…

Оно вошло внутрь. Оно выглядит как человек. Говорит как человек. Но это точно Оно.

-Вышел зайчик погулять, ля-ля-ля. – Мужчина. Вся одежда чёрная, длинные волосы спадают на плечи. Лицо худое, злобное. Глаза чёрные, колючие…, чем-то он похож на Магу, из богом забытого аула Чечни. Животное, не человек. Не должен жить…

-И этот тоже вышел и настал ему пиздец. – Оно село на корточки возле одного из солдат отряда. Кулак поднялся и врезался в лицо парня. Раздался хруст, брызнула кровь. Его больше нет…

-А ещё один пошёл по лесу. – Он подошёл к следующему. Размахнулся. Кулак пробил живот…, невозможно, но…, с ухмылкой, Оно вытаскивает кишки из живота парня. – Его волки съели, гы-гы.

Он напевал идиотскую песенку и переходил от одного до другого, пока в живых не остались только он и Ромка. Его, Оно оставило на закуску. Кулак врезался в грудь Ромки, ломая рёбра, раздавливая внутренности…

-Ну, привет. – Оно село на корточки, прямо перед ним. Не убивает…, тело не слушается. Совсем не слушается. Словно налито свинцом, словно… - Что молчишь пидор гнойный? – На лице деланное изумление…, что же это за существо? Почему немногочисленные сталкеры не рассказали о них, почему Рыжий молчал? Ведь он знает Зону лучше всех! Почему он ни слова не сказал о таких существах? – А я, кажется, знаю, почему ты молчишь. Выброс.