Денис Блажиевич - Хроники Оноданги: Душа Айлека [СИ]

— Ты себе как это представляешь? Я еле-еле проводницу уломал. А в Ленинск Кузнецке… Там карьер, там шахтеры. Там даже у комаров зубы железные. А тут я с пальмой… Ты давай заканчивай с этим. Формулируй кого-нибудь нормального.

— Кого? — пролепетали пластмассовые вогнутые листья.

— Кого? Кого?

Егор на свою беду бросил взгляд на рысящего по коридору деда.

— Да хоть его.

На том и порешили. На карьер Егор прибыл с Харитоном Семенычем и завыл через два дня. Когда дед прекратил сидеть в металлическом вагончике и начал шляться по карьеру и приставать ко всем с клюкой и своим героическим прошлым.

— Внук угомони деда. — говорили Бекетову. Егор запретил Мие показываться на глаза. После этого стали говорить Харитону Семеновичу.

— Дед угомони внука.

Простые, «соленые» люди, хотя и не распространяются об этом особо, более всего склонны к диалектическому восприятию мира и незакрытой крышке унитаза по утрам. Егор лютовал. Выговаривал Харитон Семенычу.

— Как хочешь… А чтобы было что-нибудь нормальное. Вот.

Бекетов взял в мастерской в углу несколько рам с застекленными репродукциями.

— Выбирай не хочу.

Дед шамкал пустыми розовыми деснами. Подтягивал до пупа купленные на радостях после Карибского Кризиса, выношеные треники. Выбирал. Замешкался на репродукции «Каракалпакия встречает товарища Сталина».

— Эй-эй. Даже не думай.

Егор вырвал из рук деда картину.

— Вавэ нэ вумал. — Харитон Семенович щелкнул подольской гостовской челюстью.

— Я на Каракалпакию грешил.

— Вот.

Егор протянул деду картину. Несколько здоровых, соцреальных румяных как польские яблоки «Золотой Ранет» девочки с охапками цветов на молочным с розовыми локотками идут по каштановой дороге туда… Туда куда надо идут.

— Эту берем. — Егор ткнул в худенькую стройную девочку с короткими черными волосами и белозубой электромагнитной улыбкой. Эта девочка хотя и находилась с краю и была на три четверти съедена цветами, каштанами, пионерами, лозунгами, эскимо и гастролирующим Волховстроем — вообщем всеми возможными атрибутами соцреалистической живописи. Она все равно стягивала на себя все внимание как фигура любимой в тонком одеяле небрежным едва взведенным утром. Дед вытянул из медального пиджака грязный треугольный платок. Облепил им волосатые разверстые ноздри. После славных дел отправил платок обратно. Почесал жесткую седину в полукружье майки.

— Давай… Чего уж. Давай. Гнои дедушку. Чего теперь, коли ВЦСПС прикончился.

Харитон Семенович исчез на железнодорожной станции Латышская между Калугой и Москвой. Егор со стариком сошли последними. Перешли через пути и оказались в болотистом леске с тонкими волнистыми березками. Никого так не было жалко Егору как этого старика. Ни с хаской, ни с хохлушкой ни с Киркоровым ему не было так… Так правильно… Что ли. Они стояли на сухом холмике, поросшим бездетной еще черникой. Деду нужно было идти в лес а Егору возвращаться обратно на станцию.

— Что же деда…

— Чего уж там… — махнул клюкой дед.

— Ты это… Хороший ты дед. Жаль что было вот так. Ты сам понимаешь.

— Понимаю. — порыжевшие глаза покрылись большими слезами.

— Да что же ты делаешь! — крикнул Егор. — Мия! Что же ты мне душу мотаешь.

Харитон Семенович жалостливо дрогнул подбородком. Накинул на голову старую пахнущую шипром кепку и пошел в лес. Егор видел как сквозь сутулую длинную черную спину начало проступать полосатое сигаретного дыма небо и худые болотистые деревья, пока старик не исчез полностью без остатка. Егор развернулся и пошел к станции. На платформе его ждала Мия. Эта самая оболочка. Именно ее Егор представил участникам Пенжинской экспедиции, как Мию. Оболочка продолжала сидеть на краю кровати и читала книгу, качая ногу в розовом сланце.

Жить этой оболочке оставалось недолго. Егор похлопал ее по плечу. Нужно было собираться. Вытащить свою Мию пока тупой узкий мозг Айлека окончательно не подчинит ее своей воле. Егор снял качающийся сланец, потом второй. Забрал книжку и разложил оболочку на кровати и прикрыл одеялом. К утру ее не будет. Егор ногой подтянул табуретку и сел у окна. В потолке светила обернутая газетным абажуром слабосильная лампочка. Свет от нее давил и накрывал всю комнату полупрозрачной кисеей. Предметы, стены, все было с размытыми границами и виделось Егору как одна плоская двухмерная картина, где лишь он, по внутреннему убеждению, оставался во всех отношениях выпуклым. Таким и следовало оставаться. Вместо черной плотной с бликами крышки, во что несомненно превратилось оконное стекло, если бы лампочка светила нормально, Егор видел смутные неподвижные тени разгромленного двора. Он ждал, пока погаснут огни. Тогда можно будет спокойно выдвигаться. Есть нормальная почти аннигилированная буханка. Если Айлек не ушел далеко. Если… Придется как всегда положится на Мужика. Егор погладил ручку ножа. Значит сейчас пока есть время. Егор поставил на высохший солончаковый подоконник вскрытую банку с томатными кильками. Закурил. Свои закончились. Разжился у Барклая ленинградским Беломором. Чистое золото. Вкус мягкий, с кисло-сладкой окантовкой. Дым плотный белый из видимых стелющихся одна на одну ровных нитей со слегка взлохмаченными концами. Одним словом красота. Но сейчас не об этом… Пока время. Разложить все по полочкам. О чем говорил старик Куэро. Значит о чем там… Все из-за Камчатки. Кутх — черный мудрый ворон бросил в океан землю и получилась Камчатка. А что? Ни чем не хуже теории литографических плит. Доказательная база почти одна и та же. Там Вестник Симпозиума геологов, здесь Сказки Крайнего Севера. Это поискать нужно эту разницу. Так… Чего там… Получилась Камчатка. И много лет жили все как при коммунизме. Все как бы было. А чего не было? Троцкого точно не было и докторской по 2:20. Даже по записи. А потом с Севера пришел Айлек. Здоровый белый медведяга. Сначала собрал моржей да тюленей. Объяснил им политику. Чего ж это вы такие здоровые с клыками и животами в эту мелкоту ужимаетесь? Каждый место свое знать должен. Тогда и бананы на Камчатке расцветут и «Деньги Мигом» по 25%в час. Вот как надо. Айлек открыл пасть величиной с доменную печь Завода Ильича в Мариуполе. Вытащил язык шириной с Кутузовский проспект и слизал с камчатского неба серую кашу дождевых облаков вместе с перелетным клином. Жирные глупые моржи и тюлени радостно захлопали в ласты и вцепились друг другу в животы и прочие холки. И наступило на Камчатке то чего никогда не было, но везде вокруг давно было. Реаль политик и боярышник с метилом. Нашлись, конечно, не согласные, не те кто жрет, а те кого жрали. Их, конечно, бы сожрали, если бы не Кутх. Он объединил всех. Призвал в помощь Шикотан и Хобамаи. Итуруп не пошел. Держал нейтралитет как и положено заморской ленивой скотине. Бились вокруг Чай Озера — энергетического центра Камчатки. Кто его захватит того и будут камчатские тапки. По хорошему шансов у армии Кутха никаких и не было. На той стороне у Айлека вся сила. Клыкастая, лохматая, блохастая, мясная Красная Книга. Волки рыси медведи песцы киты кашалоты и певец Тимати до кучи. У Кутха всякой шелупони. Черным-черно. А толку. Хамса, лососи, мыши-полевки, белки, ежи, трясогузки и воробьи. Посмотрел Кутх на свою армию. Услышал заливистое веселое ржание, блеяние, рычание и ладаседание. Снова взглянул на своих. На это птичье чирикание, мышиный писк, рыбье ротооткрывание, лягушачье жабропузырение. Так тошно Кутху стало. Взлетел он в небо и камнем рухнул вниз. Тюкнул клювом в бритую башку Блэк Стара.