Денис Блажиевич - Хроники Оноданги: Душа Айлека [СИ]

— Садитесь, Засентябрилло. — Бекетов указал на складной стульчик, но Почечуйка продолжал стоять неподвижно. Зажигалку держал перед собой. Бекетов сильно нажал ему на плечи. Засентябрилло сел и начал отгибать пальцы, чтобы забрать зажигалку.

— Не советую. — сказала Тюменцева. На помятых Шершавкиных она резала серый с мокрым мякишем хлеб и открывала банки волковысской тушенки. — Он будет не адекватен.

— По-вашему сейчас с ним все в порядке? — сострил Бекетов.

Тюменцева подала Бекетову тушенку на куске хлеба.

— Спасибо. — поблагодарил Егор и сразу откусил половину. Есть хочется страшно.

— Шершавкин. — вдруг проговорил Засентябрилло. Он выпустил зажигалку и схватился за мятую листовку.

— Шершавкин. Это же Шершавкин. — Засентябрилло омывал наглядную агитацию (по постановлению ЦИК /32 от 1992 г.) реками счастливых слез. Смеялся и счастливо повторил.

— Шершавкин! Шершавкин!

— Надо же. — Бекетов подставил кружку и старший геолог налила ему вкусного чая с чабрецом. — Такая любовь.

— Это якорь. — ответила старший геолог. — Чтобы совсем не потеряться во всем этом безобразии.

Над перевернутой буханкой на фоне картины Эдварда Мунка «Крик» вместо самого этого крика Человек Помазок из последних сил противостоял Келе. В ход пошли совсем уж не спортивные методы. Человек Помазок использовал допинг олимпийского чемпиона Валентина Петренко. Именно поэтому Валентин Петренко проиграет будущие олимпийские игры в Атланте 1996 году. Человек Помазок быстренько пролистал годовую подшивку Спид-Инфо из редакции журнала «Казистый Самаритянин» и с новыми силами бросился на летевших в него ульяновскими, самарскими, сахарными, брозовыми, урановыми Лениными.

— Не хватит его надолго. — заметил Егор.

— Шершавки. Шершавкин. — причитал Засентябрилло. Вдруг его лицо прочертила гневная гримаса. Засентябрилло пророкотал нечленораздельно. Разорвал листовку и бросил обрывки во вьющийся тризубный костерок.

— Если бы не ты. Я бы сейчас не здесь с ума сходил а дома. В Медвежьем Бору.

— Что ж вы его так? — выговорил Бекетов. Почечуйку неожиданно поддержала Тюменцева.

— А вы знаете Шершавкина?

— Видел мельком. — признался Бекетов. — Ничего такого.

— Он для Понедельника чебуречную открыл. Поддержать в трудное время Министерство недр и природных ресурсов.

— Хорошее дело. — поддержал Бекетов.

— Хорошее? — не согласилась Тюменцева. — Если бы вы знали из чего они эти чебуреки делают.

— Из чего? — Бекетов подал Засентябрилло ополовиненную банку тушенки.

— Страшно сказать. — махнула рукой старший геолог. — Из муки и мяса.

— Да вы что? — едва не поперхнулся Бекетов горячим чаем. — Вот изверг.

— Из муки и мяса. — повторила старший геолог. — Из костной муки и соевого мяса.

— Странно — сказал Бекетов — Если что и слышал о Шершавкине то что то не очень хорошее. На катере, у Барселонова, здесь.

— А он такой и есть. — взвизгнул Засентябрилло.

— Не соглашусь. Если о человеке говорят только плохое, это не значит что в нем вовсе нет ничего хорошего. — по житейски мудро отметил Бекетов. Он допил чай и раскурил от тлеющих с красной каемкой брюк Шершавкина свою последнюю барклаевскую папиросу.

— Видите? — сказал Егор и бросил тлеющую листовку в огонь. Он с удивлением смотрел как Засентябрило подобрал еще одну листовку с Шершавкиным. Сложил ее и спрятал в карман куртки.

— Хоть одно знакомое лицо. — пробормотал Засентябрилло.

Бекетов наткнулся на внимательные серо-зеленые с озорными рыжинками глаза старшего геолога.

— Якорь. — напомнила Тюменцева. — У вас он тоже есть.

— Нет, старший геолог. Мне он не нужен.

Рядом с Бекетовым чуть ли не в костер спланировал на измочаленной Лесе Рябцевой Человек-Помазок. Ленины задали ему хорошую трепку. Помазок превратился в утреннюю шевелюру Дмитрия Маликова.

— Давай, давай, родной. — Бекетов поставил его на ноги. Хорошенько встряхнул. Между ног вставил Лесю Рябцеву и при помощи Мужика зашвырнул в творчество Эдварда Мунка.

— Скоро наша очередь. — сказал Егор. Оставалось полпапиросы, а Бекетову хотелось докурить ее в спокойствии.

— О чем это я…

— Вам не нужен якорь. — напомнила Тюменцева.

— Не нужен. Надо просто жить.

— Жить в этом? Это что-то. Я даже не знаю как это объяснить.

— А если так. — Егор бросил сплюснутую гильзу Беломора в костер. — Вы же. Мы же. У нас бандиты и воры в Кремле сидят, а не в тюрьме. Это кто мог себе вообразить? А это… — Бекетов махнул рукой. — Поменяйте занавески у себя в квартире и получите тот же результат.

— Какой?

— Новые ощущения. Не более. Тогда как суть останется та же. Занавески и квартира. Не согласны?

— С вами нет. Но для себя я ответ нашла.

— Поделитесь? — спросил Бекетов.

Тюменцева подобрала запутавшегося в траве уругвайского парагвая. Освободила его. Ургвайский парагвай в благодарность укусил ее палец и крикнул:

— Viva Chavez.

Выпустил реактивную струю и ушел вверх.

Егор бросил старшему геологу кусок лейкопластыря из своей карманной аптечки-кошелька с кожаным вислым животом. С такими раньше ходили одесские барыги и московские синеволосые старушки. Тюменцева пососала ранку. Сплюнула и обмотала палец пластырем.

— Нормально? — спросил Бекетов. — Зеленку хотите?

— Не стоит.

— Смотрите. Они могут быть заразны.

— Серьезно?

— Нет Ничего особенного. Может развиться партизанщина в легкой форме.

— Что это значит?

— Шлепки и Калашников в любое время года.

— Ничего. — сказала Тюменцева. — Переживу. Ведь я точно знаю, что на самом деле происходит.

— Да? — удивился Егор. — Поделитесь?

— Ничего сложного. — ответила Тюменцева. — Сейчас я сплю и все это происходит в моей голове.

— Сон?

— Сон. — подтвердила Тюменцева. — Мой. Ваш. Чье-то разыгравшееся воображение.

— Точно. — с жаром поддержал Тюменцеву Засентябрилло. — Мы все спим.

— Хорошо. — тогда сказал Бекетов. — Оно и к лучшему. Сон значит сон.

Раздался треск лопнувших штанов на возомнившей о себе попе.

— Все. — Бекетов натянул на голову петушок и вытащил из буханки солдатский сидор. — Прикончился Помазок.

— Я сейчас. Сейчас. — заторопился Засентябрилло и начал мучать зажигалку.

— Бесполезно, Засентябрилло. — сказал Бекетов. — Это все.

— Как все, товарищ Бекетов. Это же Газпром.

— Все. Все. Остальное, как и у всех, записано на тещу.

— А теперь?

— Наша очередь теперь, старший геолог.

Бекетов бросил сидор на землю и запустил руку внутрь.

— Это вам Засентябрилло.

— Наручники. — протянул Засентябрилло.

— Пристегнитесь к буханке. — сказал Бекетов.