Денис Блажиевич - Хроники Оноданги: Душа Айлека [СИ]

Сошлись на однокомнатной отдельной в директорском кооперативном доме. На большем Лиза не настаивала. Незачем теперь было настаивать. Она вернулась в Медвежий Бор на 4-й день после землетрясения. Забрать бабушку и закончить кое-что. Кладбище раскинули на Заячьей Поляне в километре от города. Для всех готовили металические серые таблички. Лиза выбрала для брата и дочери хорошее место. На возвышении где посуше и комаров поменьше. Выпросила у мужиков, рывших типовые могилы, топор. Срубила худенькое, как Лиза… Подождите. Сйчас Лиза вытрет глаза… Срубила деревце. Наскоро обтесала и разрубила на 4 части. Разметила деревяными колышками выбранную площадку. На колышках написала «Шершавкины», так чтобы всем было понятно. К застывшему морю, за всеми делами, вернулась только к вечеру. Мертвое море стало меньше. Его осушали по периметру. Краны и экскаваторы, не стесняясь, гребли ковшами обломки, житейский мусор. Сваливали в самосвалы. Спасатели теперь работали в самом цетре. Работали как археологи. Бережно снимали слой за слоем. Бабушку Лиза нашла рядом с Касатоновым.

— Ты где ходишь? — напустилась она на старушку.

— Лиза. — бабушка искала поддержки у Касатонова. — Я Коленьку попросила. Знаешь, как будто толкнуло. Мать твоя покойница.

— Бутылку дала? — сразу перешла в наступление Лиза.

— Откуда здесь бутылка? — замахала руками старушка. — На бутылку.

— Тебе не стыдно. — Лиза повернулась к Касатонову. — Старого человека обманывать. Сам говорил 3 дня.

— Идите вы… — окрысился Касатонов. — И я пошел.

— Нет уж. Раз взял так отработай. — начала скандалить Лиза.

— Тихо ты, дура баба. — Касатонов огляделся по сторонам. — Давайте быстрее. Где резать?

— Где бабушка? — спросила Лиза.

— Здесь, здесь, родненькие. — засуетилась старушка. Она показала на чудом уцелевшую железобетонную плиту. Касатонов запрыгнул на нее и плита закачалась.

— Осторожней. Ой, господи, Коленька.

— Нормально все будет, если будет. — буркнул Касатонов. — Заради тебя, бабка.

— Ради бутылки. — бросила зло Лиза.

Касатонов спрыгнул с плиты.

— Ты куда Коленька? — бросилась к нему бабушка.

— Не могу, бабка. Пусть заткнется или совсем уйду.

— Уйди, уйди, Лизонька. Христом Богом…

— Чтоб вас… — Лиза достала таблетки. — Выпей. Это пустырник в таблетках и дровосеку дай. Слышишь, бабушка. Я буду в столовой. Так называли огромную зеленую брезентовую палатку с печкой, чаем, сухарями и тарными ящиками в качестве стульев, столов, пола и дров… За спиной Лизы вжикнула болгарка. Лиза не оглянулась.

Было так славно, так покойно, так замечательно утонуть в своих фантазиях и грезах, что Шершавкин поначалу просто отталкивал эту беспокойную ненужную руку. В конце-концов он ее крепко схватил, насколько это было возможно после стольких дней голодухи, оттолкнул от себя.

— Отстань. — в забытьи пробормотал он. Рука не отставала. Наоборот, крепко охватила запястье и потащила куда-то вверх. По-мужски схватила.

— По мужски! — Шершавкин очнулся. Наклонил голову. Справа был свет и толстая, как пожарный шланг, рука. На землю рядом просыпались слова.

— Погодь, бабка… Че то… Да погодь ты… Таблетку лучше выпей…

Шершавкин заволновался. Из забитых легких рвался наружу едва членораздельный свист.

— Лиза! Лизонька. Котик. Просыпайся. Просыпайся.

Левой рукой он расталкивал Лизу, а правую пытался вырвать из объятий Касатонова.

— Подожди, мужик. — свистел Шершавкин. — Лиза. Котик.

Он подгреб племянницу под себя.

— Вставай. Вставай, котик.

— Дядя — наконец отозвалась племянница. — Что случилось?

— Хорошо все. Хорошо.

Шершавкин добрался зубами до порохового синего якоря между большим и указательным пальцами Касатонова.

— Ты чего! — заорал сверху Касатонов. А потом Шершавкин услышал бабушку.

— Толя! Толенька!

— Кусается твой Толя, бабка!

Шершавкин собрался с силами и зашептал быстро-быстро, чтобы не иссякнуть раньше времени.

— Я поднимусь сейчас, а ты подо мной пролезешь.

— А ты?

— А я потом. Сразу.

— Мужик! — орал Касатонов. — Эй. Руку давай. Руку.

Шершавкин знал, что ноги привалило серьезно. Если он пойдет первым то нижний край плиты может привалить племянницу. Наверное. А может и не завалит. Выбирать надо. Рука Касатонова развернулась совсем рядом. Шершавкин прижался к ней небритой щекой. Мы не выбираем, что или кто будет с нами в последний час. А может не последний. Шершавкин поднатужился и за рычал так что легкие превратились в скомканные тряпочки. Плечами Шершавкин уперся в плиту над собой. Получилось ли у него на самом деле поднять эту плиту, вместе с Касатоновым и бабушкой не известно, но известно точно что Лизу он под собой протолкнул прямо в раскрытую ладонь Касатонова. А сам не выскользнул…

Лиза помогала резать лук. Сама вызвалась, потому что лук был ядреный, волочаевский. На ужин спасателям готовили поджарку со спиральными итальянскими макаронами. В столовую прибежала Редькина.

— Елизавета Пална. Матвееву несут.

Выбежала наружу. Изреванная вся от лука. На носилках лежала Рита Матвеева. Тетка колючая и скандальная. Ее губы мелко дрожали, а глаза были закрыты.

— Живая? — охнула Лиза.

— Живая. — отозвался кто-то. — Чудо. Как ее ковшом не зацепило. С самого края лежала. Чудо.

— Лиза! Лиза! — крик бабушки Лиза не услышала. Почувствовала. Она посмотрела на море. Увидела бабушку. Увидела Касатонова. Он нес в руках… Увидела! Лиза побежала. Полетела к ним так будто весь мир толкал ее в спину.

Бекетов стоял на берегу Чай Озера. День заканчивался. В небе появился прозрачный лепесток луны, а покрасневшее угасающее солнце пустило длинные крепкие лучи на озерной встревоженной глади. Они были широкими как свежие и ворсистые строительные доски. Лучи лежали на воде недвижимо и если бы Бекетов не знал того что он знает, он бы рискнул. Сделал шаг вперед.

— Вы не хотите пройтись по солнечным лучам? — спросила Тюменцева.

— Очень хочу. — признался Бекетов — Но ведь это невозможно.

— Вы смеетесь. — не верила Тюменцева. — После всего что было.

— Именно потому что было. — Бекетов выбросил в озеро советскую механическую мясорубку. — Всему свое время. Теперь нужно просто жить.

— Не знаю. Получится ли. — вздохнула Тюменцева.

Бекетов бросил на нее понимающий взгляд.

— Зато теперь вы знаете точно. Кто вы и зачем.

— Не могу привыкнуть. Все представлялось по-другому. Моя новая жизнь.

— Ваша единственная. Настоящая. — поправил Бекетов. — Привыкнете. Быть частью бога не так уж и плохо.

— Самой нужной его частью. — невесело пошутила Тюменцева.

— Никто не знает как оно обернется.