Геннадий Кофанов - Кто укокошил натурщика? [сборник]

(— Может, и индеец Эдуардыч Большая Шишка носил пенсне? — усмехается презрительно внутренний голос автора.

— Нет, Большая Шишка пенсне не носил, — отвечает своему внутреннему голосу автор.

— Ну, то-то же, — одобрительно замечает внутренний голос.

— Большая Шишка носил монокль.

— Тьфу!)

Мужики во главе с Эдуардычем уселись в кружок, и бабы принялись их потчевать, обрубывая и поднося им фрагменты бизона, источающие соблазнительные ароматы.

Насытившись парной бизонятиной, кавалеры помыли руки языками и, зычно порыгивая и попукивая, встали и разбрелись по стойбищу, а бабы приступили к кормлению себя и потомства.

Наконец, видя, что все его соплеменники употребили корм, вождь кивком ногтя подозвал к себе жилистого нервозного типа по имени Леонидыч — Банный Лист и негромко произнёс:

— А ну-ка, милок, постучи сбор на племюм.

Милок, то бишь Банный Лист, принялся дубасить кулаками по барабану, который представлял собой выдолбленный кусок бревна с натянутой на торец кожей бизона, не того, свежесъеденного, а его прапрапрапрапрадедушки. Индеец Леонидыч был ударником производства… То есть, тьфу, наоборот: производителем ударов. Он производил удары по барабану, сигнализируя таким образом соплеменникам о важных событиях. Вот теперь он сигнализировал, что все члены племени, кроме младенцев, должны сойтись на общее собрание. Поскольку в таком собрании участвовало всё племя (младенцы не в счёт), то и называлось оно соответственно — племюм.

— Объявляю двадцать шестой племюм открытым! — торжественно объявил вождь, когда все собрались и расселись на грунте. — Слово для доклада предоставляется товарищу Стреляному Воробью, который благодаря своей зоркости открыл грозящую нам опасность. Начинай, милок.

(— Товарищу Стреляному Воробью? — снова ворчит внутренний голос автора. — Это напоминает советскую фразеологию. Это ж, кажется, большевики придумали использовать слово «товарищ» в качестве обращения, вместо «господин», или там «сударь». Сомневаюсь я, чтобы индейцы…

— Дружба и товарищество присущи всем народам, — огрызается автор, — и, значит, во всех языках, в том числе и индейских, есть слова, означающие «товарищ». Поэтому нет ничего необычного в том, что один индеец другого назвал товарищем. И вообще, попрошу не перебивать мою брех… гм, мою прозу всякими придирками!)

Итак, милок, то есть на этот раз Стреляный Воробей начал:

— Товарищи! За прошедший от восхода солнца период мною была проделана следующая работа: я совершил осмотр гор, имеющих место на западном горизонте. В результате этого мероприятия мною был обнаружен вопиющий факт. А именно: коварные замыслы бледнолицых врагов, спускающихся с вышеназванных возвышенностей. То, что данные особи имеют замыслы и именно коварные, я определил по их разговору, которого, конечно, не слышал из-за огромного расстояния, но их мимика и жесты говорили сами за себя. Короче говоря, эти койоты пархатые задумали… — Ну и далее докладчик изложил соплеменникам уже известные читателю результаты наблюдения.

Племя загомонило. Из гула голосов высовывались фразы типа «скверные индивидуумы», «отрицательные субъекты», «нехорошие личности», «несовершенные существа», «особы невысокого интеллектуального и морального уровня» и т. д. Кивком ногтя вождь Эдуардыч восстановил тишину.

— То, что эти койоты пархатые не являются образцами добродетели, само собой понятно, и не стоит по этому поводу издавать звуки, — неспешно звучал Большая Шишка. — Давайте лучше издавать звуки на тему: что делать.

— Можно мне? — поднял руку индеец Геннадьич, что в переводе означает Острие Лепёшки.

— Можно, если осторожно, — произнёс любимую индейскую поговорку Эдуардыч.

— Я предлагаю без суеты и нервозности собраться с духом и изо всех своих сил со всего размаха послушать, что скажет по этому поводу наш мудрый вождь.

Сначала раздались обычные аплодисменты всех членов племени, затем они (не члены, а аплодисменты) переросли в бурные и продолжительные, а вскоре вообще превратились в овации. Вождь пытался осадить такой энтузиазм кивком ногтя, но публика, что называется, неистовствовала в восхищении от столь своевременного и толкового предложения Острия Лепёшки, так что во имя восстановления тишины Эдуардычу пришлось постучать томагавком по ближайшему предмету, каковым оказалась голова индейца Васильича, то есть по-нашему Меткого Глиста. Вид крови утишил неистовство и возродил тишь.

— Я, конечно, скажу своё слово, — зазвучал снова вождь и, заметив, что Лапчатый Гусь раздвигает ладони, явно намереваясь снова зааплодировать, вперился в него строгими зрачками и пошевелил томагавком, каковой намёк заставил Ильича удержаться от хлопка. — Скажу. Но сначала послушаю мнение народа. Одна голова, как говорится, хорошо, а не одна — лучше. Высказывайтесь, предлагайте, советуйте, рекомендуйте, а затем я подведу черту.

— А давайте с бледнолицых снимем… — заговорил Васильич Меткий Глист, голову которого забинтовывал колдун Борисыч, но, не договорив, зашипел от боли.

— Да, давайте с них снимем штаны! — закончила фразу индианка Матвеевна, что в переводе значит Мокрая Курица.

— Скальпы, дура, скальпы, а не штаны, — превозмогая боль, заорал индеец Васильич.

(— Зачем же каждый раз сообщать, что тот или иной член племени был индейцем? — снова придирается внутренний голос автора. — Ведь они все индейцы. Неиндейцев среди них нет, ведь так? Ну так и пиши просто «Васильич», «Ильич», «Тимофеич» и т. д., не пришпандоривая каждый раз к имени слово «индеец», ибо это читателю уже и так понятно.

— Не надо меня учить! — огрызается автор. — Мне, может, просто нравятся такие словосочетания типа «индеец Тимофеич», или «индеец Васильич», или «индианка Матвеевна» и т. д., ну и не мешай, внутренний голос, мне этим наслаждаться).

— Да, это неплохая идея насчёт снять скальпы, — подхватил индеец Валерьич, то есть Быстроногий Карась.

— Я вообще человек идейный, — похвалил себя Васильич Меткий Глист, пытаясь высвободиться из пут, ибо колдун Борисыч, начав забинтовывать его голову, то ли заслушавшись, то ли увлёкшись, забинтовал быстро всего Васильича, превратив его в египетскую мумию, так что тот не мог двинуть ни рукой ни ногой, а извивался как червяк. — Ну ты чего творишь, Борисыч?! У меня ж только голова. Совсем обалдел? Разматывай взад!

Стреляный Воробей и Лапчатый Гусь переглянулись, мол, да, Борисыч таки… Старость не радость.

— А если бледнолицые не захотят, чтобы мы с них снимали скальпы? — высказал сомнение индеец Сергеич — Мохнатый Слизняк. — У меня вот, например, был случай. Встречаю это я одного бледнолицего и говорю ему, мол, эй, мужик, а давай-ка я с тебя сниму скальп. Он мне: «Это зачем же? Нет, не хочу, мне и со скальпом неплохо. Он мне как раз по размеру. Спасибо за предложение, но не стоит беспокоиться». Я ему, мол, ты не волнуйся насчёт оплаты, я оскальпирую тебя задаром; ни копейки не возьму; полностью за мой счёт. Он стоит, чешет скальп, ну, понятное дело, кто ж не любит получить услугу на халяву. Но потом отмахнулся, мол, нет, и задаром не хочу. Повернулся и ушёл.