Дмитрий Зимин - Полуостров сокровищ

— Да Тот он, Тот, — раздалось рядом с нойдой. — Ты сам виноват, Мелкий. Не понял, что парень с железом ходит. Оно-то ему взор и застит… — я посмотрел на своё пузо. Мать-перемать! Гостинцы от Арины Родионовны. Совсем о них забыл.

Морщась, оторвал приклеенный намертво пакет и с поклоном, как было велено бабкой, протянул его пацану.

— Вот. Гостинец вам с Той стороны.

Хмыкнув, Кукса развернул подарок. В нем оказалась запаянная стеклянная ампула и россыпь стальных иголок. Самых разных: от громадных цыганских, до тоненьких, едва заметных.

— Ну вот, теперь другое дело.

Повернувшись теперь на голос, я увидел мужика. Невысокий, но очень крепкий и плотный. Круглая бритая голова на короткой шее, покатые могучие плечи, бочкообразное туловище, затянутое в старый, много раз штопанный тельник… На ногах старые, седые от времени кирзачи.

— Здарова, гость потусторонний! — широко улыбнулся мужик и протянул сплошь исколотую татуировками руку. — Илюха я. Мурманский. Авторитет здешний.

— А я Иван. Э… Спаситель. Очень приятно, — пожав твердую и теплую, даже горячую руку, я почувствовал себя значительно лучше. Слава Макаронному монстру, хоть один нормальный мужик попался.

— Ну вот! Даже погоняло у тебя подходящее: Спаситель, — осклабился Илюха. — Нам как раз такой и нужен.

— Да это не погоняло. Фамилия у меня такая.

— А это, друг Ванюха, абсолютно фиолетово. Главное, ты здесь.

И он вновь улыбнулся. Лицо Мурманского, покрытое множеством морщинок, стало похоже на добродушное печеное яблоко.

«У каждого додика своя методика», — говаривал Таракан, отправляясь на охоту за очередным монстром. Сейчас его теория проявила себя как нельзя лучше: Ванька за своим монстром ушел в Зону, а Лумумба — в запой. Обидно то, что никто из них не подумал обо мне. Друзья называются.

Чуть с ума не сошла от скуки, честное слово. Чтобы отвлечься, попыталась сунуться на улицу, но не вышло: ливень такой, что ничего не видно — сплошная стена воды. А ветер — я вообще молчу. Не ветер, а чугунная баба какая-то.

К тому времени, как гроза стихла, у меня уже свербело во всех местах. От отчаяния даже попробовала подружиться с птицей Гамаюн — ничего не вышло. От сырости железная бестия совсем заржавела и только поскрипывала, как сломанный пулемет. Кот предложил вышивать крестиком — чтобы руки занять, но я лучше оружие чистить буду с утра до ночи, чем иголку в руки возьму. Найдя на подоконнике книжку, сперва обрадовалась — книжки я с детства люблю, но через пять минут захлопнула, положила обратно, а сверху еще чугунный утюг поставила. Оказалось, это какой-то бабкин гримуар: буквы, как жучки, то и дело перебегали с места на место, составляясь в неприличные ругательства, и пытались царапаться. А еще мне показалось, что книжка пытается читать меня…

Словом, когда гроза наконец стихла, я вздохнула с облегчением и поспешила на улицу. Одолжив у бабки красные сапожки на резиновом ходу и древнюю, оставшуюся с Великой Отечественной плащ-палатку. В пронизанном электричеством воздухе витали запахи влажной земли, травы и сирени, на заборе возбужденно чирикали воробьи, а над головой сияло умытое солнышко. Впервые здесь, в Мангазее, показалось голубое небо. Оно было такое чистое, такое голубое, что захотелось забыть все свои печали, обернуться маленькой птичкой и взмыть в его прозрачные выси.

Но даже умиротворяющая картина счастливой природы не позволила моему мятущемуся духу принять неопределенное будущее с кротостью и смирением. И, выражая протест против безоблачного, но поистине унылого существования, я разбежалась и обеими ногами плюхнула в не успевшую высохнуть лужу. Брызги взметнулись выше головы, окатив проходившего мимо кота, кучку воробьев и случившегося рядом совершенно постороннего петуха. Переполох поднялся до небес: петух орал, как оглашенный, воробьи выражались так пронзительно и ёмко, что захотелось запомнить парочку ругательств на будущее, и только кот отряхнулся молча, всего лишь покрутив лапкой у виска.

А мне как-то полегчало. Решив не останавливаться на достигнутом, я хищно оглядела бабкин двор в поисках приключений, но тут за спиной послышался ехидный кашель.

На завалинке перед баней сидел Лумумба. В новых белых кальсонах и исподней рубахе, сунув босые ноги в стоптанные калоши, он щурился на солнце, затягиваясь от исполинской козьей ноги, свернутой из вчерашней газеты. Глаза тонут в сеточке морщинок, пальцы, отмытые до розового блеска, чуть подрагивают, а суточная щетина покрывает щеки налетом белого одуванчикового пуха. Не погрешив против истины, можно смело сказать: Базиль выглядел как старик, который, проболев всю зиму, впервые выполз погреться на весеннее солнышко.

— Привет алкоголикам и тунеядцам, — поздоровалась я. А что? Им можно, а мне нельзя? Может, у меня тоже склонность к самоубийству прорезалась.

Не ответив, Лумумба бросил бычок, поднялся и вновь скрылся в бане.

Ну привет. Даже в лягушку не превратил… Значит, совсем плохи наши дела.

К моему удивлению, из предбанника великий сыщик вышел буквально через минуту: кудрявая шевелюра уложена волосок к волоску, гладко выбритые щеки лоснятся, а голубой, под цвет неба, вышитый золотыми рыбками жилет играет новыми красками.

Я восхищенно вздохнула: вот бы и мне так научиться! Отбоя от кавалеров не будет…

— За мной! — бвана, проходя мимо, едва удостоил взглядом. Что характерно: никакого перегара, только земляничное мыло и французский одеколон. — Докладывай, что у нас плохого?

— От Ваньки до сих пор никаких вестей.

— В смысле? — наставник резко затормозил, я ткнулась ему в спину.

— А то вы не в курсе, что он опять в Зону побег, доказательства для вашей бывшей искать. Или с перепою не помните? — невинно задрав бровки, спросила я, подпустив в голос побольше ехидства. Видно, демон раздора во мне соскучился за время грозы, и теперь собирался взять реванш за бесцельно прожитые сутки.

— Я помню, что запретил своему ученику предпринимать какие-либо опасные для жизни действия.

— Ну да. Конечно. И подтвердили личным примером беспробудного пьянства.

— Но-но! Тебе по рангу начальство критиковать не положено.

— А начальству положено посреди дела в запой уходить? А подчиненных без присмотра бросать?

— Это был не запой, — высокомерно бросил Лумумба, взбираясь на высокое крыльцо. — А творческий поиск.

— Белочек или маленьких зеленых человечков?

Остановившись, он посмотрел на меня со ступеней. Зрачки в желтых глазах, вдруг став вертикальными, то сжимались в булавочную головку, то расширялись на всю радужку.

— Шалишь, младший падаван. Может, превратить тебя в обезьянку? Продадим бродячему шарманщику, а он тебя фокусам обучит и на ярмарках показывать станет…